Церенц - В муках рождения

Он взял за руку юношу и направился к селу, приказав Вахричу идти за ними.

— Найди нам скорее какое-нибудь пристанище, — сказал старик.

— Место вам готово, господин мой, — и Вахрич повел их в полутемную землянку, застланную коврами.

Когда юноша уселся на ковре, старик Хосров сказал Вахричу.

— Отведи товарищей князя в ближайшее село, чтобы они смогли отдохнуть.

После ухода Вахрича, князь ласково сказал юноше:

— Княгиня, я не ожидал от тебя такой нескромности.

— Князь, за столько лет скромности, я имею право один раз стать нескромной. Я хранила женскую честь, как честная женщина, я смотрела за больным, была женой скудоумного мужа, в трудные минуты помогала ему советами, но знать, что такой богатырь, как Гурген, томится и со дня на день слабеет в жестокой тюрьме, было невыносимо. Я решила пожертвовать жизнью и честью, пожертвовать всем, но освободить его. Да, я готова на все!

— Успокойся, дочь моя. Скажи мне только, ты хочешь с нами вместе напасть на крепость?

— До последней минуты я буду с вами и только когда увижу Гургена свободным от цепей, тогда я вернусь к своим цепям, а он — к своей судьбе.

— Что делает Мушег?

— Что ему делать, бедняге? Он всегда был мальчиком, когда его все считали взрослым, а теперь и совсем стал ребенком. Врач, которого я выписала из Карина, подтвердил мнение двинского врача, что это болезнь мозга и вылечить ее невозможно.

— Он узнал про твой отъезд?

— Когда я сказала, что Гурген, спасший ему жизнь, находится в темнице, что мы должны помочь ему и что я решила отдать все свое золото, серебро и жемчуг, свои земли за его свободу, он сказал: «Да, хорошо, ты права». Но если бы я сказала обратное, он так же ответил бы: «Да, хорошо, ты права».

Тогда я взяла все, что мне было нужно, простилась с ним и вместе с Хуреном и игуменом отправилась сюда, ибо сердце мое неспокойно. Теперь ты, князь-отец, расскажи, все ли задуманное нами готово, или пришлось что-нибудь изменить?

— Изменений нет, я распорядился согласно твоему плану. Я провел здесь восемь дней, переоделся крестьянином, поехал в Акэ и привез оттуда сегодня утром десять вооруженных верных воинов. Вахрич привез сюда несколько человек из телохранителей Гургена и двенадцать опытных васпураканских гребцов. Железные шесты, плоты, лестницы, веревки, кирки — все готово.

— Кузнец?

— И он здесь. Для этой жалкой, полуразрушенной крепости наших приготовлений даже слишком много. Мы ждем только наступления ночи.

— Но я еще до ночи жду другого. Я жду одну женщину.

— Какую женщину?

— Жену тюремщика.

— Есть что-нибудь новое?

— Для меня старое, а для тебя новое. Вот слушай. Сребролюбие я считаю самым главным людским пороком. Я видела священников, мирских, епископов, нахараров, знатных людей и крестьян, — все они рабы металла. Поэтому я расспросила и узнала, что у жены тюремщика Омара есть молодая жена, которая живет в Хое. Я велела вызвать ее в Кангуар, поговорила с ней и увидела, что она очень любит золото и драгоценности. Нитка в сто арабских золотых и алмазное ожерелье свели ее с ума. Глаза ее заблестели, она задрожала всем телом, когда я сказала, что отдам все ей, если она поможет освободить Гургена. Теперь эта женщина здесь и пустит в ход все свои чары, чтобы уговорить мужа. Если ей это удастся, наши приготовления будут не нужны.

Хосров был поражен рассказом Эхинэ и мог только воскликнуть:

— Воистину, ты единственная могла быть достойной женой Гургена!

Наступило молчание. Наконец Эхинэ подняла голову и спросила:

— Слыхал большую новость?

— Нет. Какая новость?

— Смерть верховного эмира.

— Как? Абу Джафр умер?

— Да. Сын убил отца и сел на его место.

— Доченька моя хорошая, какая же прекрасная новость! Откуда ты узнала?

— Я еду из Хоя. Там уже стало известно. Город очень взволнован. Я отправила жену Омара вчера утром, а сама выехала вечером.

— Ты, должно быть, устала. Отдохни немного, а я пойду узнаю, все ли в порядке. Скажи, княгиня, а жена тюремщика знает о смерти эмира?

— Как она может не знать? Арабы в большом смятении, многие взялись за оружие из страха к армянам. Эмир велел читать воззвание на улицах. За малейший беспорядок грозит строго наказать. Говоря правду, я осталась равнодушна к этому большому событию, для меня самое главное — достичь моей цели.

Хосров вышел из землянки, поставив у входа верного стража. Он шел, раздумывая о смерти Абу Джафра, о ее последствиях для Армении и для освобождения Гургена. Когда он подумал о том, что сын убил отца и сам стал эмиром, о том, что исчезла любовь между детьми и родителями и семейные устои пали, то пришел к убеждению, что и падение арабского владычества, а значит и освобождение Армении, недалеко. Но для освобождения Армении надо было иметь мудрую голову, учителя нравственности и религии, добродетельный, бескорыстный церковный орган, ибо народ легко мог стать на путь истинный, если бы только нашлась хорошая и достойная рука.

Так, раздумывая, шел по дороге к селу переодетый крестьянином Хосров. Он остался довольным приготовлениями, а по возвращении в землянку нашел Эхинэ отдохнувшей и бодрой.

Вечером в той же комнате, где мы видели утром Гургена, осыпаемого яростными угрозами наглой арабки, на том же диване сидел тюремщик Омар с молодой красивой арабкой. Они дружески беседовали, но прекрасные миндалевидные глаза молодой женщины так плутовски, искоса смотрели на мужчину, что безошибочно можно было угадать за этим взглядом некое коварство, ибо по ее испытующему взгляду чувствовалось, что она хотела узнать, какое впечатление производят на него ее слова. Эта женщина была женой Омара.

— Жена, что ты мне предлагаешь? Я и сам знаю, что пятьдесят золотых — вещь хорошая, но шутка ли — связаться с верховным эмиром? Эта госпожа — не простая женщина. Она, очевидно, влиятельная особа в Багдаде.

— Что? Ты боишься эмира? Будь спокоен, и дай бог тебе долгих лет жизни. Эмир скончался.

— Чем ты хочешь обмануть меня, глупая женщина?

— Какой там обман? Вчера утром весть об этом облетела весь город. Не веришь, спроси погонщика мулов и нашего слугу, которые привезли меня. Если бы не эта смерть, разве я осмелилась предложить тебе такой дерзкий план? Надо воспользоваться таким положением, милый мой муженек. За три года тебе не перепадет столько золота. Послушайся меня, неужели я тебе враг, чтобы подвергать тебя опасности!

— Ты мне не враг, но даже пословица гласит! «Волос у женщины долог, а ум короток». Ты женщина, и тебе невдомек, что даешь мне опасный совет.

Омар говорил спокойно и внушительно, уверенный в превосходстве своего пола, а женщина, много раз заставлявшая его плясать под свою дудку, еле удерживалась от смеха. Она продолжала: