Артур Конан Дойл - Изгнанники (без указания переводчика)

Де Катина действительно устал до последней степени. Амос Грин и капитан, завернувшись в свои одеяла, уже спали под защитой ограды. Офицер побежал наверх, бросил несколько слов утешения дрожащей Адели, затем кинулся на кровать и заснул мертвым сном без видений, сном изнеможенного человека. Когда новый взрыв пальбы из лесу разбудил его, солнце спустилось уже достаточно низко и тонкие вечерние тона окрасили голые стены комнаты. Он вскочил с кровати, схватил мушкет и бросился вниз. Защитники собрались у бойниц, а дю Лю, де ла Ну и Амос Грин озабоченно шептались между собою. Мимоходом он заметил, что Онега, тихо причитая, все в том же положении сидит над трупом сына.

— Что случилось? Разве они наступают? — быстро спросил он.

— Негодяи задумали какую-то чертовщину, — произнес дю Лю, выглядывая из-за угла амбразуры. — Они собираются толпой на восточной стороне, а стреляют с юга. Индейцы обычно не нападают на открытом месте, но если у них появится боязнь, что к нам подойдет помощь из форта, они отважатся и на это.

— Лес впереди кишит ими, — заметил Амос. — Они хлопочут под кустами, словно бобры.

— Может быть, они намерены напасть с этой стороны под прикрытием стрельбы с флангов.

— Я так и думаю! — вскричал де ла Ну. — Принесите поскорее все лишние ружья, и собрать сюда всех людей, оставив по пяти с каждой стороны.

Едва он успел произнести эти слова, как из лесу раздался пронзительный призывный боевой клич и в одно мгновение на открытое пространство высыпала целая куча воинов, они направлялись к ограде, визжа, прыгая и размахивая в воздухе ружьями и томагавками. И в кошмарном сне не могли пригрезиться такие ужасные фигуры, как эти индейцы с их раскрашенными яркими полосами лицами, с развевающимися чубами, размахивающими в воздухе руками, открытыми ртами, конвульсивно извивающимися телами. Некоторые из передних несли челноки и, подбежав к ограде, подставляя их стоймя, лезли по ним, словно по лестницам. Другие стреляли сквозь бойницы так, что дула их мушкетов ударялись о дула ружей противников; третьи вскарабкивались на верх ограды, бесстрашно спрыгивая внутрь двора. Канадцы ожесточенно сопротивлялись, как люди, не ожидающие пощады. Они стреляли, еле успевая заряжать ружья, и, поворотив мушкеты дулом к себе, бешено колотили прикладами по каждой красной башке, показывавшейся над оградой. Во дворе стоял невообразимый шум: возгласы и крики французов, завывание дикарей, вопли ужаса испуганных женщин — все это сливалось в один ужасный дикий гам, среди которого возвышался только голос старого вельможи, умолявшего своих оброчных держаться стойко. С рапирой в руке, без шляпы, со сбившимся на сторону париком, забыв свои жеманные манеры, старый воин был тем же, как некогда при Рокруа, и вместе с дю Лю, Амосом Грином, де Катина и Эфраимом Сэведжем оказывался везде впереди своих воинов. Они

бились отчаянно, ружья их и приклады одерживали верх над томагавками, так что хотя пятьдесят ирокезов сразу попали за ограду, но они были большей частью мгновенно искрошены и перебиты, а остальные из них бежали обратно. Но внезапно новый поток полился с южной стороны, лишенной защитников. Дю Лю сразу увидел, что двор потерян и остается только одно средство спасти дом.

— Задержите их на минуту! — крикнул он и, подбежав к медной пушке, ударил огниво, и кремень выпалил прямо в толпу дикарей. Затем, когда они на миг попятились, дю Лю, сунув гвоздь в запальное отверстие, вбил его ударом приклада. Кинувшись в противоположную сторону двора, он заклепал пушку с другой стороны и затем только бросился к входной двери, куда нападающие оттеснили остатки гарнизона. Канадцы кинулись в дом, захлопнув с силой за собой массивную дверь и сломав ногу первому индейцу, попытавшемуся последовать за ними. Таким образом, они могли теперь передохнуть немного и обдумать, как поступить дальше.

А дела их были из рук вон плохи. Если бы только враги могли обратить против них жерла этих же пушек, всякое сопротивление было бы бесполезным; но присутствие духа дю Лю избавило их от этой опасности. Две пушки со стороны реки и челноки были в безопасности, потому что их защищали из окон дома. Но число защитников страшно уменьшилось, а оставшиеся в живых были донельзя утомлены, ранены и измучены. Девятнадцать человек вошли в дом, из них один был уже прострелен насквозь и валялся на полу, а у другого оказалось томагавком разрублено плечо, и он не в состоянии был поднять мушкет. Дю Лю, де ла Ну и де Катина остались невредимыми, но Эфраиму Сэведжу пуля пробила руку. У Амоса же из пореза на лице текла кровь. Остальные также более или менее пострадали, но теперь не время было думать о ранах, так как надвигавшаяся кровавая развязка требовала решительных действий. Несколькими выстрелами из забаррикадированных окон удалось очистить двор, ибо целиться туда было крайне неудобно, но, с другой стороны, враги могли теперь укрываться за частоколом и открыть огонь снаружи. С полдюжины оброчных отвечали на пальбу в то время, как руководители обороны совещались.

— У нас двадцать пять женщин и четырнадцать детей, — говорил де ла Ну. — Я уверен, что вы, мсье, согласитесь со мной, что наша обязанность прежде всего подумать о них. Некоторые из вас, как и я, потеряли сыновей или братьев. Так спасите, по крайней мере, наших жен и сестер.

— Вверх по реке не видно ирокезских челноков, — сделал предложение один из канадцев. — Если женщины отправятся ночью, они смогут добраться до форта.

— Клянусь Святой Липой, — воскликнул дю Лю, — хорошо бы услать отсюда и мужчин, так как я не знаю, продержимся ли до утра.

Одобрительный ропот пробежал между канадцами, но старый вельможа решительно покачал своей украшенной париком головой.

— Э, э! Это что за вздор! — возразил он. — Неужели мы бросим замок Святой Марии на разграбление первой шайке дикарей, вздумавшей напасть на него? Нет, нет, мсье. Нас здесь еще около двадцати человек, а когда гарнизон получит известие о нападении на нас, — а это случится самое позднее завтра утром, — то, конечно, пришлет нам подкрепление.

Дю Лю угрюмо покачал головой.

— Если вы настаиваете на удержании этого дома, я не покину вас, — сказал он, — но жаль бесполезно жертвовать такими храбрецами.

— Челноков еле хватит на женщин и детей, — заметил Терье. — Их всего два больших и четыре малых. Ни одному мужчине не найдется места.

— Значит, вопрос решен! — заявил де Катина. — Но кто же повезет женщин?

— По реке здесь всего несколько миль, и у нас все женщины до единой умеют грести.

Ирокезы совершенно притихли, и только отдельные выстрелы с деревьев из-за ограды напоминали по временам об их присутствии. Потери их были велики, и теперь они или занимались уборкой трупов, или держали совет о дальнейшем ходе битвы. Наступали сумерки; солнце уже зашло за верхушки деревьев. Предводители, оставив по одному человеку у каждого окна, сошли к задней стороне дома, где на песке лежали челноки. К северу не было видно и признаков неприятеля.