Евгений Салиас - Свадебный бунт

Ватажникъ Лошкаревъ считалъ, что его учуги принадлежатъ роду Лошкаревыхъ со временъ покоренія Астрахани, когда Грозный «сюда русскихъ людей насадилъ».

— Первая бѣлуженка, что скушалъ царь Грозный на Москвѣ, была Лошкаревская! — говорилъ, хвастаясь, богачъ-ватажникъ.

Дѣдъ Клима, Антонъ Ананьевъ, первый разбогатѣлъ и увеличилъ свою ватагу до двухъ сотъ человѣкъ. При отцѣ Клима учуговъ было уже больше, а самъ Климъ довелъ свою ватагу до полтысячи человѣкъ рабочихъ и гордился этимъ.

Ватажниками и ихъ дѣлами интересовалась вся Астрахань, и поэтому теперь многія семьи поглядывали на дворъ и домъ Ананьева съ намѣреніями особаго рода.

У Клима не было сына, было одно время лишь три дочери, изъ которыхъ осталась въ живыхъ одна… Жениться Климу, вдовцу, вторично было уже поздно, да и хворать онъ уже началъ. Слѣдовательно, единственной наслѣдницей и владѣтельницей многихъ учуговъ на Волгѣ и всего торговаго оборота, представительницей торговаго промысла и почетнаго положенія въ городѣ, будетъ одна Варвара Климовна, одна Варюша.

А она къ тому же еще и красавица собой писанная, не хуже иной царевны красоты, о которой въ сказкѣ сказы вается… Кто же станетъ для нея Иванушкой счастливымъ? Кого же судьба угораздитъ ее плѣнить или отца умаслить, чтобы Ананьевскіе учуги въ другой купеческій или посадскій родъ перешли.

Немало объ этомъ толковали и заботились многіе родители, у которыхъ были сыновья, Варющѣ въ женихи подходящіе.

Немало свахъ и сватовъ засылали къ Климу купеческіе и посадскіе сыны — и недоросли, и вдовые, и молодые, и пожилые.

Климъ сначала гонялъ всѣхъ, такъ какъ его единственному дитяткѣ, Варюшѣ, не было еще полныхъ пятнадцати лѣтъ. Ананьевъ не хотѣлъ выдавать дочь замужъ ранѣе 17-ти, хотя оно и не было въ обычаѣ такъ долго ждать. Климъ твердо былъ увѣренъ, что и его покойница жена померла раньше времени оттого, что раньше времени выдана была за него замужъ, всего 14-ти лѣтъ. Такъ ему бывшій архіерей Самсонъ смерть его жены объяснилъ, а онъ умница и возсѣдаетъ уже нынѣ астраханскимъ митрополитомъ.

Подросла, наконецъ, красавица, но относилась ко всѣмъ сватамъ и свахамъ равнодушно. У нея только и было заботы, какъ бы побѣгать по отцовскимъ баштанамъ и чаирамъ да фруктовъ поѣсть въ волю, дынь или винограду. Кромѣ того, она любила воду до страсти, но не ради питья ея, а ради катанья по ней. Вырваться изъ дому, сѣсть въ лодку, и махнуть далеко, хоть на самый Каспій, раздольный и безконечный, и покачаться на его волнахъ — было ея единственной страстью. Часто охала и сожалѣла дѣвица, еще дѣвочкой, зачѣмъ она не уродилась парнемъ, пошла бы въ ватагу рыбу ловить на Волгѣ. А еще того лучше — не ловить, а возить по Каспійскому морю къ нереидамъ.

— Да, будь я парень, была бы я матроцъ! — говорила и хвасталась Варя своей мамушкѣ:- И какой бы я была матроцъ! Не хуже хваленыхъ грецкихъ матроцовъ. Одна бы съ кораблемъ управилась. Ей-Богу!..

— Да, обида, дитятко, — шутила ея мамка Матрена, теперь умершая, — что матроцы есть, а матрочихъ нѣту. Будь на свѣтѣ матрочихи, мы съ тобой убѣжали бы изъ родительскаго дома, да на какой грузинскій, аль армянскій корабль нанялись… То-то бы чудесно было. Всякій-то день насъ съ тобой стягали бы да драли кнутьями корабельными.

Но, когда Варюша мечтала быть матросомъ и жалѣла, что на корабляхъ не служатъ по найму «матрочихи», она была еще дѣвочкой глупой. Дѣвицей она попрежнему продолжала любить море и катанье и качанье по волнамъ морскимъ, но въ воображеніи своемъ дѣвичьемъ она каталась уже не одна. Она странствовала по Каспію, на большомъ красивомъ кораблѣ, вдвоемъ. Она управлялась съ парусами и съ рулемъ уже не одна, какъ въ дѣтствѣ, а при помощи другого существа, которое путешествовало съ ней… Это былъ красавецъ-стрѣлецъ, похожій на одного видѣннаго ею въ кремлѣ, только много краше его и въ золотомъ кафтанѣ, какихъ стрѣльцы и не носятъ, а развѣ царевичи на Москвѣ иль королевичи въ заморскихъ земляхъ.

Когда минуло Варюшѣ уже полныхъ 17 лѣтъ, отецъ ея еще пуще сталъ гонять сватовъ со двора; однако, онъ сталъ поговаривать съ дочерью чаще, что пора ей и замужъ, пора ему имѣть помощника и подсобителя въ управленіи ватагой и всѣмъ торговымъ дѣломъ.

— Найдите жениха. Я пойду… Я не противлюсь, — говорила избалованная отцомъ Варюша и смѣялась, зная, что отецъ давно перетрясъ всю Астрахань, даже Черный и Красный Яры вывернулъ на изнанку и нигдѣ парня, достойнаго быть его зятемъ, не выискалъ. А отчего?

У одного была семья велика… Напустишь въ домъ араву сродственниковъ, а Климъ привыкъ жить тихо, одинъ, съ единственной дочерью.

У другого было имя или отчество не казистыя. У третьяго рожа ему не нравилась… Четвертый былъ слишкомъ худороденъ, хоть посадскій, а бѣденъ, а пятый былъ слишкомъ богатъ и знатенъ. Станетъ похваляться, корить тестя своимъ купечествомъ. Шестой не нравился Ананьеву просто такъ… Не нравится! А почему? Невѣдомо самому.

— Офицера, боярина — дѣло не подходящее. Какой онъ будетъ ватажникъ! — говорилъ Климъ Егорычъ, и себѣ, и дочери, и Настасьѣ. Изъ купцовъ, одни ужъ бѣдны, а другіе сказываются богаче насъ. А изъ равныхъ намъ по иждивенію и имуществу — все не подходящіе. Изъ посадскихъ людей кого найти мудрено, да и что за прибыль, что за похвала. Изъ простыхъ батраковъ выискать молодца-парня — совсѣмъ зазорно предъ людьми. Одна дочь, приданница, да за мужика выдавать… Нѣту, нѣту, просто нѣту жениха. Надо обождать.

И Ананьевъ ждалъ, но искалъ, выбиралъ, хаялъ, браковалъ, опять искалъ и опять браковалъ и все ждалъ…

Но Варюша пока не ждала. Вотъ бѣда и приключилась! Пока отецъ все гонялъ сватовъ со двора и все выискивалъ подходящаго себѣ затя, дочь нашла себѣ если не жениха, то любаго человѣка, котораго, сама не зная какъ и когда и за что, полюбила всей душой. Былъ онъ не красавецъ, неособенно прытокъ и рѣчистъ, не ходилъ въ золотомъ кафтанѣ, не былъ даже посадскимъ, а былъ сначала простымъ рабочимъ въ ватагѣ отдала потомъ съумѣлъ сдѣлаться главнымъ приказчикомъ при дѣлахъ Ананьева.

Это былъ стрѣлецкій сынъ Степанъ Барчуковъ, жившій въ домѣ подъ чужимъ видомъ и прозвищемъ Прова Куликова.

Почему Барчуковъ полюбилъ Варю Ананьеву, дочь хозяина и богатаго ватажника, было понятно. Она была и красавица, и приданница.

Но какъ Варюша бросила мечты о миломъ въ золотомъ кафтанѣ и примирилась съ мыслью любить стрѣлецкаго сына и безписьменнаго шатуна, — было дѣло мудреное, если со стороны посудить.

Если же поглядѣть да понять, каково было богатой невѣстѣ дѣвицѣ жить въ домѣ отца, вѣкъ одной одинехонькой у себя въ горницѣ, съ окнами на далекій Каспій, то побѣда надъ ея сердцемъ стрѣлецкаго сына съ Москвы оказывалась дѣломъ обыкновеннымъ. Варюша уже болѣе года умирала съ тоски, томилась, какъ въ неволѣ, не лучше какъ въ плѣну въ арыкѣ, у киргизовъ, или на цѣпи, у ногайцевъ. А тутъ вдругъ появился въ домѣ малый тихій, скромный, добрый и ласковый, не дуренъ собой. Къ тому же, онъ сталъ заглядывать ей въ глаза, какъ никто еще никогда не заглядывалъ, потому что она близко и не видѣла еще никого. А съ нимъ она видѣлась часто! А когда онъ вскорѣ вышелъ въ главные приказчики отца, то и еще чаще, потому что онъ получилъ горницу въ ихъ домѣ…