Евгений Салиас - Свадебный бунт

Кисельниковъ слушалъ длинную рѣчь Носова съ терпѣніемъ и сожалѣніемъ, но подъ конецъ не выдержалъ, вспылилъ снова и крикнулъ:

— Кто вы? куда будете?

— Кто такіе мы, увидишь тогда. Много насъ будетъ. Воеводы изъ разныхъ городовъ прикаспицкихъ, пріазовскихъ, приволжскихъ и другихъ. А съ нами войска наши вѣрныя. И придемъ мы къ вамъ на Москву, чтобы вы, христопродавцы и отъ вѣры безбожные отступники, отвѣтъ передъ нами держали во всѣхъ своихъ винахъ.

Носовъ взволновался, замолчалъ и, махнувъ рукой, отвернулся.

Кисельниковъ тоже замолчалъ. Ему показалось, что между нимъ и самозваннымъ воеводой разверзлась какая-то пропасть. Не только столковаться, но и понять другъ друга они не могутъ. Носовъ показался Кисельникову совсѣмъ безумнымъ, вотъ изъ тѣхъ, что на цѣпь сажаютъ.

Черезъ нѣсколько дней Кисельниковъ, ничего не сдѣлавши и не устроивши, обойдясь только однимъ молебномъ въ соборѣ да присягой нѣсколькихъ лицъ на вѣрность государю, выѣхалъ въ столицу съ пустыми руками.

Наступилъ февраль мѣсяцъ… Новый воевода продолжалъ переписываться съ другими самозванными воеводами другихъ посадовъ и городовъ. Въ половинѣ февраля пріѣхалъ гонецъ отъ черноярскихъ стрѣльцовъ съ просьбой о помощи, такъ какъ на нихъ уже идетъ войско подъ предводительствомъ князя Хованскаго.

Носовъ, конечно, долженъ былъ отказать въ этой помощи. У него у самого было не болѣе тысячи человѣкъ самодѣльной рати, на которую онъ могъ положиться. Не бросать же городъ и итти помогать черноярцамъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ Носовъ былъ угрюмъ и сумраченъ.

Если на Черный Яръ уже идетъ войско, то на Астрахань тоже надо ждать.

Воевода собралъ совѣтъ изъ своихъ ближайшихъ помощниковъ. Сошлись все тѣ же Зиновьевъ, Быковъ, Колосъ и другіе. Только Лучки Партанова не оказалось на лицо. И тутъ въ первый разъ одинъ изъ коноводовъ горячо сталъ усовѣщевать бросить бунтъ, загодя покаяться въ своихъ винахъ и просить прощенья, чтобы не погибнуть. Это былъ Колосъ.

Носовъ былъ изумленъ и смущенъ рѣчами давняго друга Колоса. Онъ считалъ его умнымъ, хотя и не умнѣе себя, но дальновиднѣе и хитрѣе.

— Ты, знать, почуялъ что? — сказалъ онъ. — Вѣсти имѣешь или нюхомъ чуешь? Говори.

— Нюхомъ чую, Яковъ Матвѣевъ. Да и вѣсти имѣю, — отозвался Колосъ.

— Какія?

— Что мнѣ тебя зря пугать. Самъ скоро узнаешь. Можетъ, враки. Можетъ, кто слухъ пустилъ по городу, вотъ также, какъ мы надысь пускали про учуги да про обозъ съ нѣмцами. Обожди мало, самъ узнаешь.

И Колосъ ни за что не захотѣлъ сказать, какія причины побудили его измѣнить свой образъ мыслей. Между тѣмъ причины были какъ личныя, такъ и болѣе важныя.

Тѣ же причины подѣйствовали и на другого отсутствовавшаго коновода всего бунтъ.

Лучка Партановъ былъ дѣятельнымъ сподвижникомъ Носова только до половины зимы. Повидавшись и побесѣдовавъ съ пріѣзжавшимъ Кисельниковымъ, Лучка будто перемѣнился, сталъ рѣже бывать въ воеводскомъ правленіи и сталъ отклоняться отъ порученій Носова. Наконецъ, вскорѣ послѣ отъѣзда Кисельникова, Партановъ взялъ жену и выѣхалъ въ гости къ своему пріятелю, который еще со дня своей свадьбы бросилъ Астрахань и ни единаго разу съ тѣхъ поръ не навѣдался.

Барчуковъ съ женой жилъ съ тѣхъ поръ на хуторѣ Кичибурскаго Яра. За это время много воды утекло въ мирной жизни хутора. Ватажникъ Климъ Егоровичъ Ананьевъ приказалъ долго жить еще въ концѣ октября мѣсяца. Барчуковъ сталъ полнымъ хозяиномъ всѣхъ учуговъ и всего имущества и былъ уже самъ въ числѣ ватажниковъ астраханскихъ. Нетерпѣніе часто брало молодого ватажника побывать въ городѣ и въ домѣ, но онъ далъ себѣ слово обождать и даже ноги не поставить туда, пока не заведутся настоящіе государевы порядки.

Такъ какъ Кичибургскій Яръ былъ на дорогѣ между Астраханью и Царицынымъ, то посадскій Кисельниковъ, проѣхавшій въ качествѣ гонца, оба раза останавливался у Барчукова. Бесѣда съ гонцомъ еще болѣе побудила Барчукова обождать переселяться въ свой городской домъ.

— Повѣрь мнѣ, молодецъ, — сказалъ Кисельниковъ, уѣзжая отъ Барчукова, уже на обратномъ пути къ Москвѣ:- повѣрь, что скоро всей смутѣ конецъ будетъ. Желаю я тебѣ и хозяйкѣ, чтобы крестины твоего первенца уже были въ городѣ, въ ватажническомъ дому…

Вскорѣ послѣ проѣзда Кисельникова, явился въ Кичибургскій Яръ первый другъ хозяина, Лучка Партановъ. Барчуковъ хорошо помнилъ, что онъ былъ всѣмъ обязанъ хитрому и ловкому Лучкѣ. Не подружись они когда-то, сидя въ ямѣ, во тьмѣ кромѣшной, не пусти Лучка свой диковинный слухъ по городу о нѣмцахъ и не ошалѣй астраханцы до того, что болѣе сотни свадебъ сыграли въ одно утро, — не видать бы Барчукову своей Варюши какъ ушей.

За все время еще осенью двѣ пріятельницы, т. е. Варюша и Дашенька, случайно вышедшія теперь замужъ за двухъ пріятелей, постоянно имѣли сношенія. Въ ноябрѣ мѣсяцѣ Дашенька даже пріѣзжала въ гости къ своей пріятельницѣ съ порученіемъ отъ мужа и приглашеніемъ въ городъ. Барчуковъ тогда на отрѣзъ отказался и отъ пріѣзда, и отъ той должности стрѣлецкаго сотника, которую ему предлагалъ воевода Носовъ.

Теперь времена пришли иныя, роли перемѣнились. Партановъ съ женой пріѣхалъ въ Кичибургскій Яръ, и при радостной встрѣчѣ послѣ долгой разлуки Барчуковъ узналъ, что его гость пріѣхалъ къ нему совсѣмъ на житье, отставши отъ бунта. И двѣ молодыхъ парочки зажили смирно и весело въ полусотни верстъ отъ Астрахани.

Немного собственно времени прошло съ тѣхъ поръ, что прежній батракъ Провъ Куликовъ вернулся въ Астрахань съ своимъ настоящимъ именемъ, а Лучка пьяный дрался и буянилъ на улицахъ и базарахъ, а много воды утекло. Теперь былъ уже на свѣтѣ богатый ватажникъ Барчуковъ и совершенно остепенившійся, задумчивый и часто усиленно обдумывающій пріятель его, Лукьянъ Партановъ. Думы его теперь отъ зари до зари сводились именно къ этой кличкѣ, которую онъ носилъ.

— Какой я Партановъ! — говорилъ онъ теперь другу. — Я Дондукъ-Такіевъ, да и князь. И не мытьемъ, такъ катаньемъ, а добуду ужъ я свое законное именованіе, и будетъ моя Дашенька княгиней.

Часто пріятели и жены ихъ вспоминали недавнее прошлое, какъ всѣ готовились на всякое погибельное дѣло, даже на преступленья. Барчуковъ вспоминалъ, какъ они втроемъ у Носова клятву приносили и образъ Божіей Матери цѣловали.

— И спасибо, все, слава Богу, безъ кровопролитія и смертоубійства потрафилось! — говорилъ Барчуковъ.

— А вѣдь не отнялъ бы ты меня у Бодукчеева или иного какого чрезъ убійство? — разсуждала Варюша. — Плохо я этому вѣрю. Да я-то съ Лукьяномъ на все была согласна — и бѣгать, и рѣзать, и бунтовать на улицѣ. Ужъ именно спасибо, что не пришлось.

Часто и все чаще доходили слухи до хутора, гдѣ жили двѣ пары молодыхъ супруговъ, и отъ проѣзжихъ изъ подмосковныхъ городовъ, и отъ всякихъ шатуновъ и бѣгуновъ, о томъ, что на бунтующую Астрахань царь уже выслалъ сильное войско, подъ начальство большого и знатнаго боярина.