Евгений Салиас - Свадебный бунт

Грамоты и воззванія его разсылались повсюду: на Донъ, на Терекъ, на Яикъ, на Гребни, и всюду всѣхъ новая астраханская власть уговаривала подниматься противъ Москвы за истинную вѣру, за старое платье, за бороды и дѣдовы норовы и обычаи.

Въ нѣкоторыхъ воззваніяхъ и грамотахъ, воевода Носовъ объявлялъ, что у нихъ, въ Астрахани, весь бунтъ и избіеніе властей и вся перемѣна правительственная произошла изъ-за того, что астраханцы не хотѣли отрекаться отъ истиннаго христіанскаго Бога и кланяться «болванамъ». Къ терскимъ стрѣльцамъ и гребенскимъ казакамъ были даже посланы наскоро состряпанныя рѣзныя деревянныя куклы съ наклеенными волосами. Посланцы должны были показать этихъ «болвановъ» и говорить, что былъ указъ изъ Москвы кланяться имъ, какъ Богу.

Черезъ полтора, два мѣсяца послѣ переворота въ Астрахани полымя бунта вспыхнуло во всемъ краѣ. Поднялись и терскіе стрѣльцы, и красноярскіе, и черноярскіе, и гребенсюе казаки. Зашумѣли и Яикъ, и Донъ. Черноярскіе стрѣльцы уже посадили головой волжскаго лихого разбойника, терскіе перебили всѣхъ своихъ начальниковъ. Волненіе разгоралось и расходилось, считая версты сотнями.

— Что Астрахань? — говорилъ Яковъ Носовъ. — Нешто одна Астрахань можетъ что! Надо, чтобы весь край, а тамъ и полъ-Россіи, а тамъ и вся матушка святая Русь, чтобы все всполошилось и встало какъ единъ человѣкъ. Тогда уже «ему» Русской земли не полатынить и сатанѣ не послужить!

Если весь край Астраханскій взволновался и увлекъ своимъ примѣромъ казацкіе предѣлы, гдѣ всегда все было готово подняться и бушевать, то и далѣе на сѣверъ становилось неспокойно…

Но въ другихъ мѣстахъ чередовались по обычаю смертоубійства властей, воеводъ и военачальниковъ, грабежи и разгромъ храмовъ или богатыхъ людей, пожары городовъ и посадовъ…

Въ одной Астрахани былъ диковинный бунтъ! Прозвали его «свадебный бунтъ», затѣмъ «бабій бунтъ», а тамъ ужъ стали говорить, что это ужъ совсѣмъ не бунтъ, а просто «чудеса въ рѣшетѣ». Да и какъ же не чудеса… Убили въ первый день дюжину человѣкъ начальства да шесть человѣкъ караульныхъ, разграбили съ десятокъ домовъ въ Бѣломъ городѣ да втрое того въ Земляномъ… и все стало тихо… Да такъ и стоитъ тишина!

Сидятъ чинно и правдолюбиво самозванныя власти. Воевода съ приказными и дьяками изъ самодѣльныхъ чинятъ судъ и расправу по-божьему, взымаютъ подати: таможенный, кабацкій и иные сборы, порядливо, безъ лихоимства и безъ утайки, да жалуютъ свое самодѣльное войско жалованьемъ, какъ положено. Торговля идетъ своимъ чередомъ и гости иноземные не боятся приходить и уходить караванами.

— Что тамъ такое? Въ Астрахали-то? — Бунтъ иль нѣтъ? — спрашиваютъ повсюду въ сосѣдяхъ.

— Бунтъ. Вѣстимо. Только эдакій значитъ… бабій, чтоль!.. Тихій! — отвѣчаютъ побывавшіе въ городѣ.

— И не грабятъ, не смертоубійствуютъ?..

— Зачѣмъ? Малаго ребенка никто не тронь. Строго!

— И порядокъ, стало, какъ быть слѣдуетъ?

— Тихо… Да и какъ, то ись, это тихо-то… Куда лучше, чѣмъ прежде, при московскомъ воеводѣ.

— Кто же тамъ набольшій?

— Воевода… Носовъ, Яковъ Матвѣевичъ… Душа человѣкъ. Ему хоть бы всей стороной править. Совладалъ бы. Дай ему ты Донъ и Терекъ въ придачу. Управитъ!

И говоръ о диковинномъ, тишайшемъ бунтѣ и диковинномъ, правдолюбивомъ и мудромъ самозванцѣ-воеводѣ далеко пробѣжалъ по Руси.

— Яковъ Носовъ! Кто-жъ не знаетъ!

— Сказываютъ, этотъ Носовъ не изъ мужского пола. Оттого и тихъ.

— Женскаго пола?

— Нѣтъ. Зачѣмъ!..

— Какъ же такъ-то?

— А вотъ!.. Невѣдомо… Все премудрость Божья. Иль ужъ времена на Руси такія подходятъ — неподходящія! И не разгадать иного дѣла. Вотъ и царь нонѣ, вишь, «обмѣнный», изъ нѣмцевъ.

А царь при извѣстіи о бунтѣ былъ въ Митавѣ съ войной шведской на плечахъ.

— Эхъ, кабы я тамъ былъ!.. вздохнулъ молодой царь и сталъ посылать гонцовъ за гонцами въ Москву къ боярамъ. «Полно, молъ, сидѣть-то». А въ Москвѣ бояре и думные люди сидѣли, сложа руки, и только разсуждали:

— Что подѣлаешь! Татарщина тамъ. Только слава, что Россія… И бунтъ то потрафился какой-то свадебный!

Прошло лѣто. Наступила осень, тоже прошла. Начиналась уже зима. Въ Астрахани было все по прежнему тихо. Дѣла государскія и дѣла торговыя шли своимъ порядкомъ. Все обстояло благополучно, хотя главная власть надъ всѣмъ краемъ была попрежнему въ рукахъ самодѣльнаго воеводы и бунтаря Носова.

Въ началѣ зимы сталъ ходить слухъ, что въ Астрахань прибудетъ гонецъ отъ царя, съ увѣщательными грамотами отступиться отъ бунта. Носовъ и товарищи только посмѣивались и говорили:

— Ладно. Поторгуемся! Только врядъ ли сойдемся!

Въ самый новый годъ дѣйствительно явился въ Астрахань гонецъ съ небольшой свитой изъ московскихъ поддьяковъ и стрѣльцовъ. Носовъ и его сподвижники не мало удивились, узнавъ, кто былъ этотъ гонецъ. Немало удивилась и вся Астрахань.

Впрочемъ, если посадскій Носовъ былъ воеводой, а бунтарь стрѣлецъ Быковъ главнымъ военачальникомъ, а донской казакъ Зиновьевъ воеводскимъ товарищемъ и разные другіе темные люди стали «властными» людьми, то почему же бы и этому человѣку за эти смутныя времена не попасть въ царскіе гонцы тоже изъ простыхъ посадскихъ людей.

Посолъ, прибывшій изъ столицы государевымъ уполномоченнымъ съ грамотой и порученіемъ утишить волненіе, прекратить колебаніе умовъ, водворить порядокъ, убѣдить бунтовщиковъ просить прощенія въ своихъ винахъ и всѣмъ, кто смирится, объявить милость, былъ посадскій Кисельниковъ. Онъ имѣлъ отъ самого царя власть казнить и миловать!

Пока Носовъ правилъ краемъ, Кисельниковь, пробывъ въ Астрахани только одинъ мѣсяцъ, еще осенью уѣхалъ. Онъ задался мыслью дойти до самого царя, самому ему лично разсказать все и принести жалобу на смертоубійство своего зятя, погибшаго при защитѣ кремля отъ бунтовщиковъ.

Царь милостиво принялъ астраханца; подробно разспросивъ все, узналъ такъ же хорошо, какъ если бы самъ присутствовалъ при іюльской смутѣ. И вотъ этотъ же самый посадскій «законникъ» былъ посланъ царемъ обратно на родину съ увѣщательнымъ письмомъ.

Однако, чтобы посадскому добраться черезъ Москву въ Митаву, а изъ Курляндіи пріѣхать обратно въ Астрахань, понадобилось четыре мѣсяца. Около 1-го сентября, посадскій двинулся съ своей жалобой къ царю и только къ новому году вернулся уполномоченнымъ обратно въ Астрахань. Кисельниковъ, разумѣется, вернулся теперь другимъ человѣкомъ.

— До него рукой не достанешь, — говорили нѣкоторые, повидавшись и побесѣдовавши съ прежнимъ пріятелемъ.

Кисельниковъ какъ бы не обратилъ ни малѣйшаго вниманія на бунтовщицкія власти и на существованіе въ городѣ воеводы Носова. Онъ отнесся прямо къ митрополиту Самсону. Вмѣстѣ съ митрополитомъ, при дѣятельномъ участіи Дашкова, они собрали кое-кого изъ знатныхъ астраханскихъ людей, кое-кого изъ стрѣльцовъ и посадскихъ. Оказалось черезъ нѣсколько дней, что въ Астрахани, все-таки, есть немало всякихъ обывателей, которые нетерпѣливо ждутъ конца бунтовщицкаго управленія.