Агилета - Святая с темным прошлым

Однажды Василиса спросила у мужа, отчего тот решил избрать медицину своим жизненным поприщем. Внятного ответа она не получила. Иван Антонович признался, что представления не имел о своем будущем, пока мать не определила его учиться в Хирургический госпиталь. Выбор же свой Ольга Андреевна объясняла так: дворянину должно служить, но на службе гражданской без связей будешь прозябать, а к службе строевой сын ее явно не расположен. Медицина же занятие весьма достойное и вполне отвечает спокойному нраву ее отпрыска, не рвущегося ни к чинам, ни к приключениям. Так и стал Иван Антонович врачом.

Филарет же являл ему полную противоположность. Едва научившись складно говорить, стал задавать он множество вопросов об оружии: о том, каким образом оно действует, какое является наилучшим для той или иной задачи, и как совершенствовались в ходе истории ружья и пушки. Иван Антонович, увы, не мог удовлетворить его любопытства, и Василиса, пользуясь своими знакомствами в гарнизоне, упросила одного капитана артиллерии время от времени беседовать с мальчиком о предмете его интереса. Кончилось же тем, что Филарет стал по пятам ходить за своим учителем, убегать к месту его службы по нескольку раз в день, а во время артиллерийских учений мальчик отсутствовал дома ровно столько, сколько сии учения длились. При каждом выстреле у него полыхали глаза, и он в восторге взмахивал руками, очевидно, чувствуя себя в тот миг всемогущим.

За определенную плату тот же артиллерийский капитан занимался с Филаретом и математикой, а еще один офицер – географией и фортификацией, но Василиса сознавала, что дать достойное образование сыну в Севастополе она не сможет. Отправить бы его в Соединенную Артиллерийскую и Инженерную школу, где когда-то отличался успехами Михайла Ларионович! Но покамест она не находила в себе сил расстаться с сыном, успокаивая себя тем, что еще годок-другой можно повременить.

О том, чтобы отправить на учебу дочь и речи не шло. Василиса, правда, слышала, что в Петербурге существует Смольный монастырь, где обучаются девочки из благородных семей, но к чему это ее Оленьке? Замуж она, очевидно, выйдет за одного из гарнизонных офицеров, а для того, чтоб очаровывать мужчин, наука ни к чему. Была б девица мила да весела – этого достанет! Василиса сама обучала дочь (равно как и сына) чтению, письму и закону Божьему, и единственное, о чем жалела, так это о том, что не умеет музицировать. Передать сие искусство дочери было бы весьма полезно!

Однако Оленька, прилежно выполняя материнские уроки, отнюдь не тянулась к знаниям по доброй воле: компания девочек-сверстниц была для нее куда привлекательней. Филарет же осваивал науки с удовольствием пахаря, поднимающего целину, но особое наслаждение находил в том, чтобы слушать разговоры старших о войне. Стратегия и тактика, рекогносцировки и атаки, укрепления и штурмы – все это было его стихией. Стоило собраться в их доме гостям и завести разговор о двух последних турецких кампаниях, как мальчика невозможно было выпроводить в детскую. Возбужденно приоткрыв рот, стоял он подле беседующих или спорящих офицеров и, нимало не смущаясь, перебивал их расспросами, а то и высказывал свое мнение. Что удивительно, никто из старших не выговаривал ему за это, поскольку реплики Филарета были неизменно точны и уместны, а вопросы порой заставляли не на шутку задуматься. Иными словами, девятилетнего мальчишку воспринимали на равных, что наполняло его вполне заслуженной гордостью. Василиса же при этом не могла не вспоминать рассказы Михайлы Ларионовича о его собственном детстве: по словам Кутузова, ни одна игра с ровесниками не обладала для него таким очарованием, как беседа со взрослыми, и его отец, как бы не был занят, всегда находил возможность удовлетворить любопытство сына.

Вообще, задумываясь о склонностях и пристрастиях детей, Василиса поражалась тому, насколько легкий след оставляет в их душах воспитание, и насколько властно диктует им путь текущая в жилах кровь. Оленька явно идет по стопам отца, коего ничто в жизни не увлекало до самозабвения. Ну да Бог с ней! С девочки большой ли спрос? Филарет же определенно явился на свет полководцем, и, восторгаясь задатками сына, Василиса переставала испытывать стыд за тайну его рождения.

Мальчик постоянно выпытывал у матери, удастся ли и ему побывать на войне, когда он вырастет, и Василиса уверяла сына, что, сколько свет стоит, столько люди воевать будут. Но, когда в начале сентября 1787 года Филарет влетел в дом с горящими глазами, объявив, что началась война, женщина приняла это за его измышления.

Однако раньше времени вернувшийся из госпиталя муж подтвердил принесенную мальчиком весть. Полку, в котором он состоял, было приказано выступать назавтра и ускоренным маршем идти в Ольвиополь [62]– город на реке Южный Буг, расположенный к северо-западу от Сивашского перешейка. Там назначили сборный пункт действующей русской армии.

– И я с тобой! – вырвалось у Василисы, прежде чем она успела о чем-либо задуматься.

Однако Иван Антонович решительно отверг эту идею. Что за вздор! На кого она оставит детей? Не на служанку же! Ведь не известно, на сколько затянется эта кампания: на несколько месяцев или на несколько лет. К тому же, той нужды, что была в ней прежде, уже нет – хорошо обученные помощники у него имеются.

Василиса кусала губы: все эти доводы были справедливы, и она легко смирилась бы с ними, если бы не одно обстоятельство. В тот самый миг, когда она осознала, что начинается новая война, память немедленно перенесла ее на поле боя близ деревни Шумлы. Вновь она стремглав мчалась меж мертвых тел, вслед за гонящими турок русскими солдатами, и кричала им, что ранен офицер, коего нужно сей же час вынести с поля боя. Так отчетливо встало перед нею то страшное мгновение, словно бы тринадцать пролетевших лет не воздвигли между прошлым и настоящим никакой преграды.

Видя, что Василиса мучается какой-то невысказанной тревогой, Иван Антонович был искренне тронут. До сих пор он знал, что жена уважает его и испытывает положенную супруге привязанность, однако, всегда не хватало ему чего-то большего, чем она одна могла бы осчастливить мужа. Конечно, он был ей бесконечно признателен за мир и покой в их семье и доброе их взаимное согласие, но порой с досадой спрашивал себя: неужто, и все последующие годы брака ему придется довольствоваться одним этим? И вот наконец ее истинные чувства к нему плеснули наружу! Что за наслаждение лицезреть ее охваченное волнением лицо!

Глаза Василисы были широко открыты и донельзя красноречивы, а губы плотно сомкнуты, точно она стремилась одним взглядом дать ему понять нечто крайне важное. Однако не решалась. Иван Антонович угадал, что: жена смертельно боится за него, но не хочет вселять в него тревогу перед отъездом.