Галина Петреченко - Князь Олег

Княжичи призадумались, слегка нахмурили свои лбы, затем согласно кивнули.

«Ну, вот и ладно! Слава Святовиту, лишнего повода для ненужных ссор не будет!» — с радостью подумал Олег.

— Можно, я начну? — спросил Рогвольд.

Все с удовольствием разрешили старейшему дружиннику великого князя позабавить их мудроречием.

— На что похожа жизнь человека? — хитро спросил седовласый богатырь.

— На яблоко! — гордо ответил Аскольдович.

— На любой плод! — подтвердил Рюрикович и объяснил: — Все плоды, созрев, падают с ветки, так и человек рождается и в свое время умирает!

— Что же такое человек?

— Раб старости, — ответил Аскольдович.

— Мимо проходящий путник, гость в своем доме, — добавил Рюрикович.

— Не все! — подначил их Бастарн.

— Слуга богов! — раздраженно заметил Аскольдович.

— Соперник богов! — победоносно завершил Рюрикович.

Бастарн, удовлетворившись ответами обоих княжичей, отпустил их. ибо шестое испытание считалось особым, и к нему княжичи должны были приступить отдохнувшими и бодрыми.

Познать женщину — таково было шестое испытание юношей.

Каждого из них в отдельном шатре ждала красивая, но не юная наложница, которая должна была посвятить их в суть близости по всем правилам богини любви, храм которой стоял в тенистой роще на правом берегу Прчайны.

Аскольдович вошел в шатер, и первое, что он увидел, — это огромный ковер, на котором в широких металлических вазах были фрукты и изящный кувшин с двумя невысокими, но узкими кубками. В глубине шатра сидела красивая женщина, одетая в странную одежду, едва прикрывающую ее тело, и ласково смотрела на него.

— Ты сегодня был очень ловким, княжич, — мягким голосом проговорила она и протянула к нему руки.

Аскольдович молчал, завороженно глядя на ее округлые плечи, полуобнаженную грудь и протянутые к нему руки.

— Ты нынче был так смел и отважен, великолепный юноша, — продолжила мягким голосом красавица и встала ему навстречу.

Аскольдович затрепетал.

— Не надо робеть, княжич. Иди ко мне, давай посидим рядышком, и ты мне расскажешь все, что захочешь! Я буду слушать тебя и ласкать! — предложила наложница и, не прилагая особых усилий, усадила Аскольдовича рядом с собой.

— Я слышала, ты нынче был самым храбрым во всех учебных сражениях, — совсем тихо, почти на ухо проговорила жрица любви и, едва коснувшись губами щеки княжича, нежно поцеловала его.

Аскольдович крепко обнял жрицу любви и неумело поцеловал ее в обнаженное плечо.

— Не торопись, княжич! — тихо засмеялась женщина и подала ему чашу с фруктами. — У нас с тобой впереди целая ночь!..

В последнее время Олег ловил себя на мысли, что гонит прочь всякие воспоминания. Не хотел он вспоминать рарожскую юность — слишком горьким было это занятие; не хотел вспоминать отца и его тихие беседы с охотниками, лица которых всегда были тщательно раскрашены, а уши, глаза и руки так сноровисты, что ни одна добыча не ускользала из их рук. Не хотел Олег вспоминать и Эфанду, свою красавицу сестру, и племянника, напоминавшего князю о зыбком положении его законных прав на княжескую власть. Ингварь вырос! Ему недавно исполнилось шестнадцать лет, и пора парня сажать не только в седло каурого жеребца, но и бразды правления ему передавать.

Правда, так и не ясно, что хочет держать в своих руках Рюриков сын: поводки лошадей или древние сказания друидов, сохраненные Эфандой и Рюриковной. Отрок Йорика так и не научился интересоваться делами хотя бы одной дружины; доблесть дядиных сподвижников тоже не приводила его в восторг, но не виноват ли в этом был и сам дядя, который все реже и реже брал с собой племянника и на состязания меченосцев и секироносцев, и на состязания охотников и лучников? Не хотел дядя делить успехи и удачи своего правления и своей воли, направленной на увеличение подвластных ему земель, городов, острожков и крепостей, с малым наследным княжичем-племянником. Да и кто теперь мог заставить его это сделать? Разве земли полян, древлян, дреговичей, кривичей, радимичей, северян, уличей, тиверцев и хорватов принадлежали Рюрику? Нет! А кто заставил вождей этих племен признать над собой власть Новгородца-русича?! Олег-Олаф! Киевский князь! А кто сделал Киев матерью городов русьских и заставил всех меньших князей дань платить киевскому князю, как великому князю, на содержание его дружины? Да, он, Олег-Олаф! А Рюрику и не снилась такая держава, которая оказалась теперь в руках Олафа! Так неужели сейчас, когда Рюриковичу исполнилось шестнадцать лет, этому молокососу надо отдать то, на что Олег потратил свои лучшие пятнадцать лет жизни?! Да ни за что на свете! И пусть только кто-нибудь осмелится напомнить Олегу о его клятве, данной Рюрику! Он вырвет язык тому смельчаку и говоруну!..

Весна задышала полной грудью. Ладьи с торгом и данью идут в Киев отовсюду. Днепровский причал расширился, и на нем идет не только бойкая торговля со всеми близлежащими соседями, но и тщательный подсчет поступающей дани.

Рогвольд, стареющий, но все еще удивительно крепкий воин, прибывший, как и все русичи, еще с Рюриком к ильменским славянам, а затем с Олегом перебравшийся в Киев, согласился принимать дань и вести ее подсчет, дабы не было никаких хитросплетений из-за нее, ибо он слыл самым честным воином. Олег гордился, когда Рогвольд докладывал ему о количестве серебряных гривен, поступивших от Плескова и Новгорода, о том, сколько шкурок драгоценного меха прислали строптивые древляне, сколько рыбы и икры приготовили для дружины киевского князя уличи и тиверцы, сколько речного жемчуга поступило от радимичей и дреговичей, сколько шлягов звякнуло о дно киевской казны.

Но Олегу не нравилось, когда Ингварь под руку с Рюриковной и его семилетней дочерью Ясочкой входил в гридню великого киевского князя в тот момент, когда Рогвольд отчитывался о поступившей дани на пристани.

Ясочка первая бросалась к отцу и, зная, что ее резвость приходится по нраву князю, вела себя с ним непринужденно.

В гридне все менялось, когда Ясочка врывалась в нее. По-особому в гридне дышалось, по-особому смеялось, и даже солнце, всегда жарко светившее в Киеве, в тот момент ласково грело княжескую гридню и, казалось, улыбалось отцу и дочери. Олег поднимал ее на руки, позволяя ей немного потешиться, а она что-то ворковала ему на ухо. Он «медвежил» ее, Ясочка заливалась звонким смехом и крепко обнимала отца за могучую шею. Но во время этих ласк с дочерью Олег ловил настороженные взоры своей первой жены и племянника, у которых всегда для общения с ним было свое отведенное им время: послеобеденное. С утра — дела управительские, дружинные и хозяйственные, после обеда — дела семейные, а после ужина — любовь. И никто не смел нарушать распорядок его жизни, если князь был в Киеве. Исключение составлял Рогвольд, ежели у того был подробнейший отчет. Тогда менялось время и для обеда, и для свиданий с членами семьи. Но сегодня Рюриковна не захотела ждать, когда Рогвольд закончит свои дела с князем, и, отмахнувшись от запретного жеста стражника, решительно переступила порог чуждой ей гридни.