Александр Антонов - Государыня

— Какое же условие я должен выполнить? — спросил епископ.

— Оно посильно вам, святой отец. Да вы знаете, о чём речь. Если церковь впредь не будет меня принуждать к римскому закону, то я оплачу труд работных людей. А на иное и не рассчитывайте.

Епископ Войтех остался явно недоволен сказанным.

— Молитесь, государыня, своему Богу за то, что я все годы был милосерден к вам. Однако я не теряю надежды, что вы войдёте в лоно Римской церкви, и воля о том уже выражена понтификом Александром VI. О вас и в Кракове не забудут.

В эти дни расставания с Вильно Войтех выпросил у Александра «право светского меча» будто для того, чтобы пользоваться им в защиту себя, своего духовенства и своих церковных владений от нападений и обид со стороны иноверцев — татар, армян, русских схизматиков и других, но, разумеется, и для того, чтобы побуждать их к принятию христианства. Великая княгиня тогда подумала, что с мечом удобнее вводить иноверцев в католическую веру. Мысль эта была пронизана горькой иронией, и Елена в тот миг грустно улыбалась.

На пороге уже стоял день отъезда великокняжеской четы из Вильно, и он не обошёлся для Елены без острой душевной боли и досады. Александр восстал против желания супруги взять с собой сотню русских воинов, которая всё ещё оставалась при ней. Великий князь ненавидел их после поражения литовского войска на реке Ведроше. К тому же сотни литовцев всё ещё были пленниками россиян. Накануне отъезда Александр заявил:

— Если ты будешь настаивать, чтобы взять с собой сотню воинов, я повелю заключить твоих ратников в казематы как заложников, пока Русь не вернёт мне моих воинов.

Елена смирилась, но при этом добилась, чтобы Александр отпустил ратников в Россию.

— Я напишу батюшке грамоту и отправлю её с воинами, чтобы он дал волю сотне твоих лучников.

— Как я устал от твоего упорства! — вздохнул великий князь.

Ссора закончилась тем, что Александр принял предложение и разрешил Елене взять с собой в Краков семь воинов, которые в минувшие годы женились на литовских девушках. Во главе воинов остался князь Илья. Елена порадовалась тому. Ей легче было расстаться с Александром, нежели потерять любимого князя. Ещё Александр разрешил Елене взять с собой боярынь Анну Русалку, Марию Сабурову и Палашу, которых княгиня любила, словно сестёр.

В эти же дни до отъезда княгиня вместе с казначеем Фёдором Кулешиным сумела позаботиться о своём состоянии, которое не была намерена везти в Краков. Она долго думала о том, куда определить драгоценности, золотые и серебряные деньги, многие золотые изделия, иконы в дорогих окладах и ещё немало того, что до поры до времени должно храниться под спудом. Вспомнила она свою поездку в русский монастырь под Ошмянами и подумала, что в этом монастыре будет самое надёжное место спрятать достояние. Своими размышлениями она поделилась с Фёдором Кулешиным:

— Знаешь ли ты, дьяк–батюшка, что мы скоро уедем в Краков? Так вот подумай, где мы можем оставить казну на сохранение. Может, в Ошмянский монастырь отвезти?

— Я бы остерёгся, матушка. В том монастыре старый игумен преставился, а о новом сказано было, что из молодых да ранних. Проворен и к стяжательству тяготеет.

— Что же делать, Фёдор?

— Матушка, не волнуй себя. Знаю я надёжный монастырь с тайными захоронами. Он подальше от Вильно, чем Ошмянский. Стоит в лесах под городом Вельском. Там игумен Нифонт предан православию и Руси.

— Ну, коль так, я полагаюсь на твоё разумение. Отложи то, что мне должно взять в Краков для прожития, об остальном попекись, — рассудила Елена и облегчённо вздохнула, будто сняла с плеч тяжёлую ношу.

В первых числах ноября, когда дожди, порою со снегом, заливали раскисшую землю, когда дороги были малопроезжими, поезд Александра и Елены покинул Вильно. Провожающих было мало. Может быть, сотни три горожан собрались близ ворот Нижнего замка. Зато над городом стоял торжественный благовест всех колоколов — как в православных, так и в католических храмах.

Путешествие из Вильно в Краков оказалось очень трудным. Елена простудилась во время верховой езды ещё на пути к Гродно и до самого Кракова мучилась лихорадкой и не покидала тёплую карету. Её то бросало в жар, то знобило. Знахари поили её лекарственными отварами, смазывали–растирали барсучьим жиром. Лишь вблизи Кракова Елена пришла в себя. В теле появилась небывалая лёгкость, в душе — жажда жизни и перемен. «Смотри‑ка, болести во благо пошли», — подумала Елена и поделилась своим душевным состоянием с Анной: — Чудеса да и только, Аннушка. То меня тоска грызла, печали съедали и ещё невесть что, а тут будто вновь на свет появилась. Всё в радость мне, всё влечёт.

— Выходит, с хворью минувшее ушло. Ныне за окоём можно посмотреть, какая новина ждёт, — рассудила Анна.

— Ан нет, не буду заглядывать за окоём, там опять страсти витают, — смеясь, ответила Елена. — Одним Божьим днём буду жить, его сладость пить.

Как сказала, так и начала жить: день благополучно прошёл — и счастлива. И в столицу Польши будущая королева приехала в радужном настроении, с жаждой наконец‑то пожить для себя.

В Кракове конец ноября выдался благодатным, светило солнце, было тепло, город утопал в золоте листвы. Она была прекрасной всюду: на деревьях, на мостовых улиц, на брусчатке площадей. Старинные дворцы и замки Дворцового холма поразили Елену живописностью и величием. Но больше всего понравились ей горожане — живой народ, умеющий петь, плясать и веселиться. Радостными многолюдными плясками встречали они короля и королеву. По такому поводу Александр и Елена пересели в открытый экипаж и тем несказанно порадовали горожан, особенно молодых поляков, которые восторгались красотой Елены. В Кракове никого не интересовало, какую веру она исповедует. Поляки были горды тем, что у них теперь самая красивая королева в Европе.

День величального торжества по случаю коронования Александра был назначен на 1 декабря 1501 года. Краков ликовал и бушевал с утра. Поляки были довольны тем, что на трон поднимался добрый и милосердный король. В полдень процессия подъехала к кафедральному собору, и под песнопения огромного хора Александра ввели в храм. Близ алтаря Александра встретил его брат — архиепископ краковский Фридрих. Он сильно постарел, лицо было измождённым, словно его мучили внутренние болезни. После троекратного лобызания Фридрих произнёс проповедь, потом началась церемония коронования. Королевскую корону Польши возложил на Александра архиепископ Фридрих. Он тихо сказал брату:

— Носи её с честью, не запятнай разгульем, как в Вильно. Встань на трон твердо, правь милосердно и праведно. Тогда подданные твои воздадут тебе по делам твоим, и будешь ты в чести у сейма.