Борис Тумасов - Иван Молодой. Власть полынная

- Известно, князь Василий наследник удела Верейского… Но на него государь зубы точит.

- Он зарился и на удел покойного брата Дмитрия, да разлада не избежал… А ты, Иван, гляди, не упустить бы момент, когда Софья Фоминична на великое княжение своего Василия двигать начнёт…

Уже в Москве докатилось до великого князя Ивана Молодого известие. Под Сараем уходившую от Угры Золотую Орду настигли тюменские татары хана Ивака. Врасплох застали, убили Ахмата, и с его смертью окончательно разрушилась большая Орда. Об этом хан Ивак уведомил московского государя Ивана Третьего.

В один из весенних дней из Белоозера в Москву возвращалась великая княгиня Софья. Ехали двумя конными колымагами. Следом тянулись несколько розвальней с поклажей под охраной десятка дворян, скачущих за поездом.

Стоял тёплый апрель, и снега уже были готовы сойти с земли, а по лесам с деревьев то и дело сыпались снежные сырые шапки.

В оконце колымаги видится Софье ещё заснеженное поле, оно горбится холмами, изрезано темневшими оврагами, поросшими оголёнными кустарниками.

В другое оконце великая княгиня видит лес, и в какой раз она убеждается, что русская земля не имеет конца. Видит Софья бревенчатые городки, рубленые домики, избы.

Прикроет глаза Софья, и чудится ей Италия, вся в камне, зелень садов, оливковые рощи, деревья гнутся под тяжестью апельсинов.

Позади Софьиной колымаги, во второй такой же, едут боярыня Степанида с княжичем Василием и матушкой Матрёной, дородной бабой.

Третьи сутки, как Софья в пути. Но это только начало, впереди Вологда, а дальше ещё города и городки - пока-то до Москвы доберётся…

Когда, живя в Ватикане, Софья ехала из Неаполя в Рим и проезжала через крестьянские деревеньки, видела домики каменные, такие же хозяйственные постройки, а здесь, на Руси, если встречались дворы крестьянские, то это были бревенчатые избы под потемневшей от времени и непогоды соломой, хозяйственные пристройки, и не понять, где изба, а где пристройка.

Выглянула Софья в оконце колымаги и увидела собаку, серую, большую. И не одну, бежали след в след ещё две. Подумала, откуда они взялись? И вздрогнула, догадавшись: волки! В русских лесах их много.

Испуганно заржали кони, закричали ездовые. А волки бегут трусцой, будто и голосов людских не слышат. Софье хорошо видно, как, вывалив язык И пригнув голову, бежит первый волк. Им люди не во внимание, их кони манят, мясо конское.

Софье страшно, она представила: если они набросятся на упряжку, что случится?

Но конные дворяне уже скачут волкам наперерез однако те лишь удалились и вскорости возвратились* снова бегут трусцой.

И только когда показались бревенчатые стены Вологды и распахнулись створки ворот, стая убежала…

Великая княгиня Софья Фоминична въехала в город.

Лишь в Москве великая княгиня поняла, что её отъезд в Белоозеро москвичи судили по-разному.

Едва она из колымаги выбралась, как за спиной злой шепоток расслышала:

- Далеко же великая княгиня от татар схоронилась. Знала, ни один ордынец туда не достанет.

Покосилась Софья, старую боярыню Мамриху узнала. И обеспокоилась: ни государь её встречать не вышел, ни Иван Молодой, только дворяне суетились.

«Уезжала из Москвы в Белоозеро мало кем провожаемая и приехала мало кем встречаемая», - подумала Софья.

В дворцовых покоях, на половине великой княгини, оживлённо. Суетятся молодки, палаты освежают, обметают берёзовыми вениками стены, полы загодя речным песком натёрли и печи натопили, чтобы тёплый дух по комнатам растекался.

Боярыня Степанида с матушкой Матрёной княжича Василия в детскую комнату увели, а Софья велела в своей палате из большого кованого сундука рухлядь на свежий воздух вынести и перебрать на случай, если моль завелась.

В суете, так и не дождавшись государя, отправилась на исповедь в Благовещенский собор. Исповедовал великую княгиню митрополит Геронтий, её духовник, ласковый старик.

В тени храма светили редкие свечи, и глаза святых строго смотрели на великую княгиню. Софья чувствовала, много грехов на её душе, но не всё она намерилась открыть духовнику. А когда он спросил княгиню, в чём её вины, она призналась: гнетёт её догадка страшная, власть великого князя Иван Молодой на себя излишне принимает, государя-отца не всегда чтит, как то было на Угре. Отчего государь терпит?

Митрополит руку ей на голову возложил, ответил сердечно:

- Дочь моя, отец сына судить и миловать волен, а Бог прощает… Отпускаю я грехи твои…

Покидала Софья собор, а на душе тяжесть осталась. Не все тайны, что хранила душа её, могла она открыть владыке. Не скажет она, как влеклось её тело к молодому князю Ивану, и тайную мысль видеть великим князем Московским сына Василия скрыла…

Сможет ли Господь отпустить ей грехи эти тяжкие?..

А ночью пришёл к ней государь Иван Васильевич, ласков был, о дороге расспрашивал, о княжиче Василии.

Великая княгиня взглянула в глаза великому князю и промолвила:

- Крепок княжич и умом разумен, ибо происходит он от двух великих родовых корней - Рюриковичей и Палеологов!

Иван Третий метнул взгляд на великую княгиню:

- Может, и так, Софья Фоминична, кровь у него истинно царская. А коли историю помнишь, святой Владимир, киевский князь, род Рюриковичей возвеличил и высоко вознёс порфирородную царицу Анну, византийку…

Потом Иван Третий долго рассказывал Софье, как стояли на Угре, в Кременце, как, не приняв боя, Ахмат бежал и где-то на Дону, а может, уже близ Сарая тюменские татары хана Ивака напали на Ахмата и убили его…

В ту ночь государь ни словом не обмолвился о молодом великом князе Иване, будто и не было его…

На церковном соборе приглянулся Ивану Третьему игумен Волоцкого монастыря Иосиф. С виду неказист но мысли дерзкие, и владыки церковные, митрополит, архиепископ и епископы, к его словам прислушиваются, седобородыми головами в знак согласия покачивают.

А говорил игумен о том, что давно волнует Ивана Третьего.

От царевны Софьи гуляет по Московской Руси понятие, что от Византии Москва приняла на себя жезл и корону царьградскую и на неё взирают православные всего мира. Что пал первый Рим, пал второй Рим - Константинополь, но Третьему Риму - Москве стоять во веки веков.

А ещё Иосиф говорил, что Москва встанет на пути неверных, какие продвигаются на Балканах и намерены вступить в Европу.

В том, что на Москву смотрят все европейские государи и папа римский, Ивану Третьему известно, а в том, что Московская Русь силу обрела, великий князь Иван Васильевич убедился, когда на Казань походами ходили и на Угре Ахмата одолели…

О великой значимости Московской Руси Иван Третий вёл с игуменом Иосифом долгий разговор, позвав его к себе, в думную палату.