Алексей Разин - Изяслав

Задавшись этим вопросом, она сама себе и ответила на него:

«Говорят, он любит её, но она его не любит. Не всё ли это одно, что прижать своё сердце к холодному граниту? Если бы она не любила короля — дело другое. Но она его любит, так как же бросить любезного? Говорят, ляхи уйдут в свою землю и король бросит её, как чужую. Ну, пусть бросает, из-за этого она не сделается хуже. Её сердце останется таким же добрым, как и теперь. Молвят, у короля есть жена и дети и он вернётся к ним. Пусть идёт… тогда будет время подумать и о Вышате, а теперь все эти наговоры ни к чему не ведут… да и слова эти звучат как-то печально».

Вернувшись домой, Добромира не сказала ни слова, зачем призывала её Ростислава. Но на вопрос Люды она нехотя ответила:

— Да боялась, чтобы её не обокрали.

— Не обокрали? — холодно переспросила молодая девушка и, помолчав, несколько веселее прибавила: — Ну, что там слышно, в Киеве?

— Мало ли что говорят! Бают, мол, что ляхи скоро уйдут, — прибавила она с некоторой робостью.

Удивление и страх выразились на лице молодой девушки.

— Уйдут! Куда?

Руки Люды повисли плетьми. А Добромира уставила на неё свои неподвижные глаза.

— А он? — спросила Люда.

— Ну, видать, и он уйдёт. Ляхи без него не могут уйти!

Обе женщины долго и молча смотрели друг на друга, Добромире стало не по себе, что она начала этот разговор и опечалила своё любимое детище. Но минуту назад её сердце до того заныло, что она и сама не знала, как это у неё вырвалось.

Из-за сказанного мамкой у Люды возник сам собою вопрос: что же тогда я буду делать? И напрасно она искала на него ответа. До настоящей минуты она никогда не думала, что тот, кого её сердце искренне полюбило, оставит её навсегда.

Добромире стало жаль бедную Люду. Она подошла к ней и поцеловала в лоб.

— Успокойся, дитя моё, — сказала она. — Господь умнее нас. Завтра воскресенье, я пойду в церковь и помолюсь за тебя.

— Спасибо, мамушка, сходи; да, кстати, зайди к отцу Еремию и попроси его помолиться за меня.

В ту же минуту на дворе послышался шум, лязг оружия и топот лошадиных копыт. Люда выглянула в окошечко.

— Король приехал! — радостно воскликнула она.

Добромира покинула светёлку Люды, которая осталась стоять перед окном в ожидании короля, громко отдававшего какие-то приказания.

— О! Как он красив, — шептала она про себя, — и как сильно я его люблю!

Болеслав только что возвратился с объезда обоза, расположенного на холмах за Красным двором. Ещё отроки не успели отвести лошадей в конюшню, как привратник доложил, что какой-то старик желает видеть короля. Болеслав приказал привести его и, остановившись посередине двора, в ожидании смотрел в сторону ворот.

Это был Добрыня. Король узнал его. Он помнил, что говорил ему недавно этот колдун, но, владея собой, он только улыбнулся ему.

— Ты пришёл как раз кстати, — весело сказал король. — Теперь у меня много свободного времени, и я охотно поболтаю с тобой…

— Мне нужно было поспешить к тебе, милостивый король… и я прибёг…

— Спасибо… ты уж очень любезен, — отвечал король и, сделав знак отроку, приказал принести ковш мёду.

Оба вошли под навес рундука. Болеслав шёл впереди, за ним следовал Добрыня, а за ним — свита короля, отроки и слуги.

Присутствовавшие с любопытством смотрели на Добрыню, прислушиваясь к каждому его слову. Поляки знали, что Добрыня колдун и что на матушке-Руси происходит много любопытных вещей. Неудивительно, что все были заинтересованы этой личностью.

В свою очередь и Добрыня оглядывал поляков с любопытством.

— Господи! Сколько богатства, сколько славы! — воскликнул он, качая головой. — А между тем я хорошо знаю, милостивый король, что ты несчастлив.

Болеслав улыбнулся.

— Посмотри на меня хорошенько, — отозвался король, — может, ты скажешь мне что-нибудь и повеселее?

Добрыня внимательно посмотрел на короля.

— Нужно ли, милостивый король, знать всем вокруг то, что я хочу тебе сказать? — спросил он. — Удали слуг и дружину: им не надо знать всего.

Большая часть слуг и свиты действительно удалилась, остались только Болеслав и его приближенные.

Добрыня притворился задумчивым, затем поднял глаза и, остановив их на короле, долго и внимательно всматривался в его лицо.

— Ах, милостивый король, не много мне остаётся тебе сказать, да и то, думаю, не лучше ли помолчать…

Болеслав нахмурил брови.

— Говори, — решительно потребовал он, — ты ведь обещал сказать мне всю правду.

Решительный и строгий тон короля не понравился Добрыне, но он покорился.

— Раз уж приказываешь, я должен исполнить… на то твоя воля.

Люда, заметив, что король пошёл на рундук, спустилась поприветствовать его, но, увидев Добрыню, остановилась у окна королевской гридницы, обращённой окнами на рундук, и прислушалась к их разговору.

— Ты по собственной воле, — продолжал Добрыня, — отдал своё счастье в нечестивые руки, и эти руки не пожалеют тебя… Именно в них всё твоё счастье, а то и вся жизнь.

Болеслав слушал с видимым неудовольствием.

— Говори яснее… я шуток не люблю, говори правду и покажи того, кто, как ты говоришь, держит моё счастье и жизнь в своих руках, или я подумаю, что ты лжёшь.

Добрыня не ожидал такого оборота. Теперь ему и мёд показался горьким. Взглянув случайно в окно гридницы, он заметил стоящую там Люду, и у него блеснула мысль вывернуться из опасного положения. Протянув руку, которая дрожала от страха, он указал на молодую девушку:

— Милостивый король! Твоё счастье в её руках. Это колдунья.

Глаза всех обратились к окну. Люда, услыхав эти слова, сделалась белее полотна. Глаза её заискрились гневом, но она, поняв, кто её обвиняет, ни слова не ответила в свою защиту.

— Не мудрено, что голод на Руси, — прибавил колдун. — Ведь она весь урожай скрывает в себе. Прикажи ей распороть кожу под сердцем, и ты увидишь, что оно переполнено рожью и пшеницей.

Настало глухое молчание. Болеслав сидел, опустив голову, а Добрыня придумывал, что ещё сказать.

— Эта блудница опутала тебя своими чарами, да и тебя ли только одного!

Эти слова задели Люду за живое. Она вышла на рундук и встала между королём и Добрыней. Её лицо было бледно и дышало гневом и оскорблённым достоинством, на глазах блестели слёзы.

— Послушай, Добрыня! — ласково отозвалась она, сдерживая гнев и слёзы. — Так ли следует благодарить дочь старого воеводы за хлеб, который ты у него едал? Чем я провинилась перед тобой, за что ты так жестоко оскорбляешь меня? Я люблю его, — она кивнула на короля, — это правда. Неужели ты за это осмеливаешься оскорблять меня? Зачем говоришь, что весь урожай я держу под своим сердцем? Разве я не дитя того народа, который почти умирает с голоду?.. Могу ли я сделать это? Нет, ты не угадал, Добрыня, в моём сердце не зерна ржи и пшеницы, которые, как ты говоришь, я прячу от людей, а чистая любовь к нему.