Алексей Разин - Изяслав

Взволнованная и вся в слезах, она упала на колени перед королём.

— Милостивый король! — воскликнула она. — Я отдалась тебе потому, что ты приголубил меня и смиловался надо мною… в печальный для меня час. Вскрой же моё сердце и убедись, есть ли там что-нибудь другое, кроме любви к тебе, и бойся этого колдуна. Верно, он очень зол на тебя, если осмелился оклеветать меня в твоих глазах.

Болеслав поднял расплакавшуюся Люду.

— Успокойся, дитя моё!

Он наклонился и сказал ей потихоньку несколько слов; сенные девушки помогли ей встать и отвели в светлицу.

Как только Люда ушла, король обратился к Добрыне:

— Скажи мне, пожалуйста, Добрыня, вернётся ли ко мне моё счастье, если я отошлю домой эту девушку.

Добрыня с недоверием посмотрел на короля, он боялся попасть впросак.

— Конечно, конечно, милостивый король! Дома ожидает тебя слава.

Болеслав сомнительно покачал головой.

— Но это не то, что я хотел спросить… Скажи мне, Добрынюшка, что меня ожидает, если я не отпущу от себя эту девушку?

— Сказать правду?

— Да, одну только правду.

— А ты не побоишься услышать её, милостивый король? Ведь я говорю правду не от себя… я говорил её и старому Ярославу; предсказал конец Вячеславу и предскажу тебе…

Он остановился на минуту, точно колеблясь. Все замолкли и напрягли слух и зрение, а Болеслав впился взглядом в Добрыню.

— Говори! — В его голосе слышались решительность и гнев.

Прижатый, как говорится, к стене, Добрыня уже не мог вывернуться. Подняв свои седые брови, он вперил свой взгляд в короля и долго смотрел на него.

— Если ты желаешь, всё скажу… Знай же, что прежде чем новая луна заблестит на небе, ты умрёшь!

Болеслав смерил его презрительным взглядом.

— Ну! Уж ты чересчур много знаешь, — ответил он, помолчав. — Теперь скажи мне, можешь ли ты угадать будущее каждого из присутствующих?

— Могу, Господь дал мне силу прорицательства.

Болеслав снова презрительно посмотрел на него.

— В таком случае, скажи мне, Добрынюшка, что тебя ожидает?

Старик, от неожиданности вздрогнул, но не потерял присутствия духа. Надо было спасаться любым способом.

— Знаю, милостивый король, — смело отвечал он.

— Говори.

— Ты прикажешь своим отрокам повесить меня, но этим не спасёшь своей жизни.

Болеслав смотрел на неустрашимого Добрыню и качал головой.

— Теперь я вижу, что ты самый обыкновенный плут. Ты столько же знаешь о том, что случится со мною, сколько и о том, что случится с тобой… Ты не угадал, я вовсе не думаю повесить тебя, а только прикажу выгнать тебя за ворота и больше никогда не пускать на Красный двор… Но — берегись!..

Добрыня сделал попытку оправдаться.

— Милостивый король! — сказал он, кланяясь. — Я говорил людям правду и угадывал их будущее, но ради тебя готов ошибиться, потому что ты милостив.

— Ну, довольно глупостей, твоя ворожба кончилась. Берегись! Иначе ты впрямь угадаешь день, когда я велю тебя повесить, если ты ещё хоть один раз осмелишься обмануть кого-нибудь своим колдовством.

Добрыне ничего не оставалось, как только уйти.

— Болех! Прикажи отрокам отворить ворота, — крикнул король, — и пусть его с Богом проваливает на все четыре стороны.

Добрыня, кланяясь, покинул рундук и без оглядки, быстрым шагом вышел в широко открытые ворота. Болеслав по дороге в гридницу сказал Болеху:

— Надо последить за этим стариком. Он, сдаётся мне, подослан кое-кем с великокняжеского двора. Пошли кого-нибудь узнать, куда он направится.

Добрыня ног под собой не чуял от радости, что посещение короля кончилось для него благополучно. Выйдя за ворота, он двинулся по дороге к Василеву, и не шёл, а бежал, оглядываясь, нет ли погони. Но погони не было, только два королевских отрока стояли у калитки и подшучивали над Добрыней, над его дурацкой ворожбой.

Когда Добрыня оглянулся ещё разок, ему вслед закричали:

— Эй, старик! Вернись испить королевского мёду.

Но Добрыня молча убыстрил шаг.

— Ага! Удираешь во все лопатки…

— Ну, гоп! Гоп!

Добрыня притворялся, что не слышит, но бурчал про себя:

— Черт бы вас побрал с вашим мёдом, проклятые! Подождите, я вам наварю такого мёду, от которого вы не опомнитесь.

Дойдя до леса, он исчез на узкой тропинке, ведшей в Берестово, к дому тысяцкого.

Уже было далеко за полночь, когда Добрыня ступил на двор Вышаты. Хозяин встретил его невесело. Он был бледен и печален. На его лице видны следы тревоги и борьбы с самим собою. Он в свою очередь заметил перемену и в Добрыне.

— Откуда ты, Добрыня? — спросил тысяцкий.

— С Красного двора.

Лицо Вышаты несколько оживилось.

— Ну, что там хорошего?

Добрыня сжал кулаки.

— Что?.. Мёдом угостил, — отвечал он зло.

Глаза Вышаты загорелись любопытством, ещё раз вернулась надежда.

— Мёдом угостил, а потом, как пса, выгнал за ворота и осмеял, — продолжал Добрыня. — Нет, боярин, с ним надо покончить!.. Он сидит здесь на поругание всей Руси, ест наш хлеб, пьёт наш мёд и гладит по головке княжеских посадников.

Вышата слушал, опустив голову.

— Ну, что Люда? Осталась? — робко спросил он.

— Да, осталась; но придёт и её черёд.

Ему стыдно было признаться в том, как он опозорился на Красном дворе.

Воцарилось продолжительное молчание.

— Я знал… даже был уверен, что так случится, — наконец отозвался Вышата. — Сердце человеческое сильнее твоих чар… Я знал, она не будет принадлежать мне.

Добрыня поднял голову и окинул гордым взглядом Вышату.

— Эх, боярин! Твоя Люда не лебедь, и я не сокол, чтобы схватить её и принести тебе. Её стерегут там девки и отроки. Погоди, дай срок, надо улучить удобную минуту.

— Ждать! Нет уж, довольно нуждался, пора кончать, — отвечал Вышата, грустно качая головой.

В его словах было столько печали, столько глубокой скорби, что даже Добрыне стало жаль молодого боярина.

— Вот увидишь, скоро она станет бить челом у твоих ног, — утешал его Добрыня.

— Не утешай меня, старик, — ласково сказал Вышата, — я очень любил Люду. Да и неудивительно: мы росли и играли вместе детьми; наши отцы предназначили нас друг другу. Но поди ж ты! Случилось иначе. Нет уж, видно, мою тоску не разгонят никакие чары.

— Погоди, не торопись, — уверенно сказал Добрыня, точно в самом деле верил в силу своих чар. — Увидишь, она будет лежать у твоих ног. Я заговорю, заколдую твою грусть-печаль.

Но у Вышаты, по-видимому, явилась новая мысль, и он не обратил внимания на последние слова Добрыни.

— Впрочем, я никому ещё не навязывал своих услуг, — заметил Добрыня, — но тебе я хотел бы помочь. Вижу, ты тоскуешь, и мне жаль тебя, молодой боярин.

Вышата, казалось, успокоился.

— Подожди до первой звезды, и я заговорю твою тоску, — прибавил Добрыня.