Михаил Казовский - Топот бронзового коня

- Слушаю, любимая.

- Не губи моего внука Анастасия. Он хороший мальчик, и, случись мне прожить подольше, я бы воспитала из него неплохого преемника на троне. Но, увы, не успела. Пусть себе живёт с молодой женой - обещай, что его не тронешь.

- Обещаю, Фео.

- И второе: похорони меня в храме Святых Апостолов. Не в Святой Софии, а именно там. Место вполне достойное, и, приверженке Апостольской Церкви, мне там будет намного уютней.

- Выполню, конечно, не сомневайся.

- А теперь поцелуй в последний раз. Только не в лоб, а в губы. В лоб поцелуешь уже в гробу.

Он заплакал горько, начал вытирать слезы просто ладонями и по-детски, как-то обиженно упрекал жену:

- Фео, Фео, как же ты могла так со мной поступить?… Почему уходишь раньше меня?… Как же я один тут останусь? Господи Иисусе!…

А императрица не плакала и смотрела на него грустными безжизненными глазами:

- Петра, прекрати. У тебя впереди ещё много важных дел. Ты сумеешь, ты выдержишь. Я гадала на картах, ты сможешь.

Василевс продолжал стенать:

- Мне так одиноко и горько! Ты - единственный человек, для которого я готов был на все…

- Знаю, Петра, помню. И ценю это высоко… Мы с тобой провели неплохие годы. Были неприятности, безусловно, но хорошего выпадало больше. Столько пережили совместно!… И вошли в историю, из которой нас уже не вычеркнешь.

- Без тебя я никто, никто…

- Не преувеличивай. Продолжай начатое дело. И умножь свою славу. Умножая её, ты тем самым упрочаешь и память обо мне.

- Постараюсь, Фео…

- Ну, целуй меня. Что ты медлишь? Или опасаешься заразиться?

- О, ну что ты, милая! Просто накатило… Я ведь не железный. Тоже состою из плоти и нервов… - наклонился и поцеловал её в сухие жаркие губы.

А она ответила чуть заметно. И вздохнула, вроде успокоившись:

- Вот и попрощались. Да хранит тебя Бог, любимый!

А Юстиниан рыдал уже в полный голос:

- Милая, родная! Я молиться стану, чтоб твоя душа пребывала в раю и радовалась за нас, оставшихся на земле…

Феодоры не стало 28 июня.

Целую неделю длились в Константинополе траурные церемонии - отпевание, похороны, долгие поминки. Император держался как нельзя крепко, мужественно, достойно, только бледность щёк и распухшие веки выдавали его эмоции. Облачённый в пурпур, с траурной лентой на плече, он казался раненым волком: чувствующим боль, разрывавшую сердце, но ни в малой степени не убитым, а наоборот, ставшим жёстче, злее, суровее. И порой в его взгляде, брошенном вокруг, на свою свиту, на стоявших рядом, можно было прочесть ненависть, презрение, отвращение. На вершине пирамиды раньше стояли двое - Феодора и Юстиниан; а теперь он остался один, неприкаянный, бесконечно далёкий ото всех. Не к кому прийти и поплакаться, проявить себя просто человеком, а не властелином. И никто его больше не поймёт и не пожалеет, как она. Василевс отчётливо понимал: кончился его взлёт, потому что связан был только с ней; наступал закат. Ничего светлее того, что происходило, с ним уже не произойдёт. Только хуже, горше и безобразней.

И жены себе больше не отыщет. Ни одна женщина не заменит в нём Феодоры.

Впереди лежали семнадцать лет одиночества.

И борьбы неизвестно за что. Потому что боролся только для неё.

После сороковин к автократору на приём записалась Антонина. Павел Силенциарий доложил, царь подумал и разрешил впустить.

Он сидел на троне в полном облачении, грустный, неприветливый. Посмотрел на вошедшую и на павшую ниц матрону. Отмечая про себя: выглядит неплохо, всё ещё в соку. Как несправедливо: эта тварь продолжает жить, двигаться, смеяться, наслаждаться трапезой, вином и купанием, а несчастная государыня пребывает в холодном склепе, мёртвая, смердящая…

Визитёрша с трепетом подняла на него глаза:

- Ваше величество, я пришла умолять вас о снисхождении…

Продолжая размышлять о своём, самодержец спросил рассеянно:

- Да? О чём?

- Возвратите Велисария с Апеннин. Он устал и не принесёт больше славы. Там должны сражаться новые люди.

Государь проворчал по-стариковски:

- Он устал! Ну, а кто нынче не устал? Сплошь одни несчастья. Все мои друзья или не у дел, или умерли. Жалкие предатели.

Нино горячо возразила:

- Лис по-прежнему ваш слуга. Отдохнёт, поживёт в кругу семьи и опять послужит империи верой и правдой.

- Я надеюсь… Что ж, возможно, ты и права. Надо будет взвесить как следует, посоветоваться с Сенатом… Скоро ты узнаешь о нашем решении.

Женщина припала к его ступне. Неожиданно в императоре что-то дрогнуло, он провёл ладонью по её тёмным волосам. Ласково сказал:

- А у Феодоры кудри были мягче…

Антонина посмотрела на монарха снизу вверх:

- Но зато характер был жёстче…

У него на губах промелькнула улыбка:

- Да, характером отличалась непростым. Этот внук её незаконный, взявшийся ниоткуда… Как он там - с дочерью твоей ладит?

- Вроде ладит, но, признаться честно, я и Велисарий были против их союза. Государыня настояли…

- Знаю, как же! Обещал василисе его не трогать, так и сделаю, но держать в Византие тоже не хочу.

Пусть уедет обратно в Пентаполис, к собственному папочке.

- Что, с женой? - испугалась Нино.

Тот пожал плечами:

- Ну, наверное. Как иначе?

- Янку никуда не пущу. Патриарх одобрит развод, и найдём ей более удачную партию.

Самодержец слегка скривился:

- Дело ваше, мне ещё не хватало думать о чужих свадьбах!

Антонина вновь припала к его ступне:

- О, благодарю… И молюсь о здоровье вашего величества…

Выйдя от монарха, дама перекрестилась. Всё как будто бы складывалось удачно. Вовремя она заговорила о Янке! Нечего ей делать с этим дураком Анастасией. При живой Феодоре выглядел иначе - перспектива, что он сделается императором, очень даже грела. А теперь? Пропадать с ним в Египте? Ни за что на свете! Ведь Юстиниан разрешил поступать по собственной воле. Вот и поступлю!

Вскоре Велисарий получил приказ государя: возвращаться в Константинополь. На его место назначался главнокомандующим Нарсес. Для которого, как ни странно, были найдены и войска, и деньги, и корабли. Лису оставалось только сожалеть - о бесцельно загубленных людях, средствах и времени.

В середине дня 13 марта 565 года в спальне императора появился Юстин - сын его сестры Вигилянции, полноватый сорокапятилетний мужчина, состоявший личным секретарём его величества. Он в последнее время сделался тем же, чем Юстиниан был при дяде Юстине, - заправлял государственными делами при состарившемся монархе. С царственным семейством связывала его и жена София - дочь патрикия Ситы и Комито - старшей сестры Феодоры.

Самодержец одряхлел сильно: в семьдесят два года плохо двигался, опираясь на посох, слабо видел и скверно слышал. Потерял всякий интерес к происходящему на политической сцене и к докладам племянника относился с немалой индифферентностью. Волновали его теперь только богословские споры с монахами и плоды экзотического фрукта манго - их он поглощал наполовину беззубым ртом в грандиозных количествах, чмокая и чавкая. Но сегодняшнее сообщение Юстина вывело его из обычного равновесия.