Михаил Казовский - Топот бронзового коня

- Мальчик неплохой, умненький, толковый. А вот дочка - совершенная мать, никого не слушает.

Иногда просила Прокопия описать Кесарию, Палестину, Иерусалим с Гробом Господним. Тот рассказывал о цветущем крае, о десятках торговых судов, прибывающих из Египта на пути в Византий и наоборот - из Византия и Востока в Африку; о своеобразии населения, состоящего в основном из евреев и арабов, о Стене Плача в Иерусалиме и Святом Огне, возникающем в храме Гроба Господня в ночь на христианскую Пасху.

- Далеко от Кесарии до Иерусалима? - спрашивала горничная.

- Около трёх тысяч стадий - на коне два дня пути.

- Я бы туда поехала, чтоб постричься в монахини, - признавалась служанка.

- Хочешь в монастырь? - удивлялся он.

- Не теперь, конечно, а в конце жизни. Чтобы отмолить и свои грехи, и грехи любимых.

- Много ли грехов-то?

- Для монастыря хватит.

Новый собеседник был ей симпатичен - ясное лицо, небольшая каштановая бородка, бархатистый голос. Правда, чуть сутулые плечи и косой правый глаз, но мужчину это не слишком портило. Если бы не Лис, то могла бы в него влюбиться. А при Велисарии - нет, сердце Македонии занято другим, и с Прокопием у неё возможна только чистая дружба.

Появившийся вскоре командир столичного гарнизона обратился к гостю с деловым предложением: стать начальником его канцелярии и вести с понедельника по пятницу всю документацию, а в субботу - дополнительный выходной, чтобы дать ему возможность заниматься своей наукой.

- Половина либры золота в год устроит вас? - перешёл к конкретике сын учителя. - Плюс по будням - казённая еда. Жить вы можете во флигеле моего дома - здесь спокойнее, чем в доходном доме, тишина и уединение, а зато всегда окажетесь под рукой, сможем говорить и о службе, и на отвлечённые темы; я люблю беседовать с умными людьми.

Поклонившись, Прокопий поблагодарил и ответил:

- Принимаю ваше предложение с радостью. Вы как будто самой судьбой мне посланы. Никогда не хотел превратиться в учёную крысу и глотать пыль архивов. Находиться в гуще событий, чтоб потом их запечатлеть на пергаменте для грядущих поколений - вот моя мечта.

- Значит, мы поладим, - широко улыбнулся Велисарий. - Предлагаю отметить наше соглашение за кувшинчиком доброго вина. Заодно перейдём на «ты». Вы не возражаете?

- Я приму за честь. Мы почти ровесники - я немного старше, года на четыре. Но моя учёность - тлен и гиль по сравнению с вашей силой и энергией; чувствую, что вижу перед собой великого человека.

Начинающий командир замахал руками:

- Перестаньте льстить. Вы умелый оратор, но среди приятелей пафос ни к чему. Можешь называть меня просто Лис, как мои товарищи.

- Ну, а ты меня - просто Прок, - согласился тот.

- Что ж, из нашего знакомства выйдет прок! - скаламбурил славянин («Prokopeo» по-гречески означает «перспективный», «целеустремлённый», «толковый»). И они пожали друг другу руки.

Первые годы правления нового василевса были отмечены усилением ортодоксов в православии и гонениями на монофиситов. Самодержец сместил Константинопольского патриарха Тимофея, монофисита, посадив на священный трон ортодокса Иоанна. Правда, тот вскоре умер, и пришлось призвать ещё одного, даже более консервативного архипастыря - Епифания. Он повёл борьбу по нескольким направлениям - кроме манихеев, принялся преследовать и других еретиков - ариан, павликан, несториан и савватиан; безусловно, не привечал иудеев и язычников (тех, кто продолжал поклоняться Зевсу, Аполлону, Афине и другим олимпийцам). Эти действия заслужили одобрение Папы Римского, и сложились предпосылки для переговоров о единстве Церквей. Так, на Пасху 519 года посетили Константинополь римские епископы, и в Великий Четверг 28 марта тысячи людей поспешили получить причастие из их рук. Торжество идей Халкидонского собора было полным. Кроме этого, старина Юстин, думая о восстановлении прежней империи, совершил акт доброй воли - предложил готам, захватившим Италию и Рим, быть его друзьями и впоследствии, усыновив малолетнего короля варваров Аталариха [13] «…усыновив малолетнего короля варваров Аталариха». - Аталарих стал остготским королём в 526 г., когда ему было восемь лет, по завещанию короля Теодориха его мать Амалазунта приняла регентство. , произвёл в византийские консулы.

Впрочем, этими деяниями и исчерпывается перечень начинаний византийского самодержца. Больше ничего менять у себя в государстве он не захотел.

Слишком много пил и от этого довольно быстро дряхлел. А на все попытки племянника побудить царя к преобразованиям отвечал угрюмо: «Это не по мне. Я пожил на свете и знаю: все нововведения пользы не приносят. Надо не новое вводить, а, наоборот, возвращаться к старому. К тем порядкам, при которых был мир и лад». - «Никогда на свете не было ни мира, ни лада, - продолжал упорствовать Пётр. - Вечные раздоры и войны. И поэтому идти следует вперёд, а не вспять. Улучшать работу чиновников, гвардии и Церкви; вся страна должна заработать, словно хорошо отлаженный механизм, на основе единства светских и церковных властей». Сморщившись, Юстин раздражался: «Петра, замолчи. От твоих учёных слов уши вянут. Я неграмотный крестьянин и усвоил одно: не касайся осиного гнезда, и оно даст тебе пройти мимо; только тронь - жди ужасного наказания мерзких тварей. А народ - те же осы. Лишний раз лучше не тревожить. Механизм, как изволил выразиться, худо-бедно работает - ну и слава Богу! Не замай. Потому что любое изменение принесёт одним выгоду, а других - обидит. И обиженные станут шуметь. И пошло-поехало! После сам же костей не соберёшь. Нет, оставь: дай дожить спокойно».

Точно так же отвечал автократор и на просьбы сына Савватия разрешить ему брак с Феодорой. Схлёбывал вино и ворчал: «Ну, опять заладил! Сказано же было: против воли Луппикины я не пойду. А она человек строгих правил. Видеть своей невесткой бывшую танцовщицу не желает. - Поднимал толстый палец кверху: - И не возражай. Спорить с дядей родным, да ещё и с императором - грех и преступление. Стоит мне чихнуть - и тебя не будет на свете; или жизнь окончишь в монастыре. Так что прикуси язычок. Лучше сядь и выпей за компанию. Мы с тобой родня. И должны не ссориться, а держаться вместе. Если мы поссоримся - всё тогда пойдёт прахом!»

Возвращаясь в субботу после службы домой (в будни он, как правило, ночевал во дворце), к Феодоре под одеяло, молодой магистр оффиций разражался гневной тирадой - обзывал монарха старым обалдуем п дураком; признавался подруге, лязгая зубами: «Вот клянусь - взял бы шёлковый шнурок от портьеры и на дядиной шее затянул. Руки так и чешутся. Не могу смотреть на оплывшую эту рожу пьяную и свинячьи глазки. Бедная Романия! У такой великой державы на престоле - полное ничтожество!» Женщина пыталась его успокоить: «Потерпи, Петра, потерпи. Не имеешь права говорить своё мнение раньше времени. Должен оставаться дядиным любимчиком. Образцовым племянником, верным его идеям и взглядам. Угождать во всём. Слушаться, кивать. Выполнять каждое чудачество и любую прихоть. Погоди, мы ещё своё наверстаем». Он её нежно обнимал, целовал и спрашивал: «Правду говоришь - точно наверстаем?» - «И не сомневайся. Все мои гадания говорят одно: ты взойдёшь на трон после дяди, став Юстином-младшим - то есть Юстинианом». Хохотнув, повторял с улыбкой: «Юстиниан Первый… Неплохое прозвище. И красивое, и почтительное по отношению к царствующему монарху. Вроде тень Юстина - до поры до времени… - Прижимался к ней, полный благодарности: - Ты моя богиня. Вдохновляешь, учишь. Что б я без тебя делал?» Феодора вторила: «Мы теперь едины. Нас не одолеть никому. Мой Юстиниан… победитель… царь!»