Михаил Казовский - Топот бронзового коня

Танцовщица опустила ресницы:

- Наболтали уже… Константин, наверное? Ну, а кто ж ещё! Я его прогнала - он и бесится. Не мужик, а баба. Ненавижу сплетников… - Облизала губы. - Да, бывала со многими. Разве непонятно? Я живой человек, а не столб с глазами. Полюблю - и дарю любовь. Как тебе сейчас. Но, быть может, привяжусь и ещё к кому-то. Что тогда с тобой делать? Убивать?"

Велисарий посмотрел на неё с прищуром:

- Значит, правда, что отца своего ребёнка ты убила?

Антонина вздрогнула и нахмурилась ещё больше:

- Нет, неправда. Он был фокусник и колдун, изучал магические свойства веществ. И случайно выпил не из той плошки. Отравился сам.

- Так я и поверил! Ты колдунья и приворожила меня.

Нино усмехнулась:

- Ну, считай, как хочешь. Только я клянусь, что не ворожила.

Молодой человек поднялся:

- Клятвы твои пусты. И не стоят выеденного яйца.

- О, как мы меняемся в настроениях! Только что предлагал жениться, а теперь позоришь.

Он проговорил:

- Да, позорю, потому что надеялся, думал, что наветы не имеют под собой основания. И явился к тебе с открытой душой, предложил не терять друг друга. Вместе строить нашу судьбу. Пробиваться к благополучию сообща. Ну, а ты? Вылила на меня ушат холодной воды.

- Именно: холодной. Поостыть не мешало бы тебе.

Велисарий отшвырнул кольцо, повернулся и пошёл к двери. Бросил на ходу:

- Раз не дорожишь мною, то живи как знаешь. Раз тебе свобода твоя дороже.

Женщина сказала ему вдогонку:

- Скатертью дорога. Стригунок, цыплёнок. Свататься пришёл. Молоко не обсохло на губах… Может, грудь хочешь пососать? Станется с тебя…

- Да пошла ты!… - распахнул дверь ногой и убрался, не обернувшись, бормоча ругательства.

Антонина проводила его грустным взглядом и вздохнула горько:

- Ну и ладно. Тоже мне, подумаешь, небожитель! На тебе свет клином не сошёлся! - И, уткнувшись носом в ладонь, заплакала.

А у Лиса на сердце тоже было скверно; завернувшись в плащ, он верхом скакал вдоль стены Константина, миновал Ливадию, спешился на берегу Ликоса и присел на камень. С неба сыпался мелкий дождь. Было ветрено и прохладно. Голые деревья стояли, зябко шевеля поникшими ветками. Тучи плыли низко, чуть ли не касаясь башен-бастионов. Серые волны реки набегали на коричневый влажный песок.

Молодой человек сказал:

- Вот и женился.

Поднял мокрый прут и задумчиво вывел на песке по латыни: «Improbe amor…» Это было начало стихотворной строчки Вергилия: «Improbe amor, quid non mortalia pectora cogis?» («О жестокая любовь, почему ты истязаешь сердца людей?»)

Вспомнил слова отца, предостерегавшего от соблазнов столицы. Как он там, отец? Как там Сердика, старые друзья? Македония? Для чего Велисарий здесь, а не с ними? Кто решил, что его счастье в Константинополе?

Сын гимнаста вытер платком лицо и какое-то время сидел с сомкнутыми веками. А затем прошептал:

- Наплевать. Я не сдамся. Киснуть из-за баб не намерен. Не одна Антонина на свете.

Взял коня под уздцы, сунул ногу в стремя и, поднявшись в седло, мысленно завершил фразу:

- А она ещё пожалеет. В миг моего триумфа, наивысшей славы, власти и величия. Брошу взгляд в толпу, стоя в колеснице, и, увидев её, кину подаяние - медную монетку. Большего она от меня не дождётся.

Стиснув зубы, поскакал к воротам, чтобы поскорей оказаться дома и отвлечься повседневной работой. Но в особняке у дяди Юстина поджидал нашего героя сюрприз. Принимая от хозяина лошадь, Кифа произнёс:

- Где вы пропадаете? Мы тут заждались. Гости к вам.

- Кто? - спросил Велисарий, вскинув брови.

- Век не угадаете.

Начинающий воин рассердился:

- Что ещё за игры в загадки? Говори немедля!

- Извините, извините, я не ожидал, что у вашей милости скверное расположение духа. Но сейчас настроение станет лучше. Прибыла из Сердики Македония.

Тот опешил:

- Македония?! Что-нибудь с отцом? Отчего она?

- Слава Богу, с вашим батюшкой всё в порядке. А она оттого, что желает быть вместе с вами.

- Ой, уж будто бы! Хватит насмехаться.

- Никакого смеха. Так и объяснила: без него мне не жить. Любит потому что.

Просияв, Лис заулыбался:

- Не обманываешь меня? Точно, любит?

- Не сойти мне с этого места. Влюблена, как кошка. А и то: прошагать столько стадиев [5] Стадий - мера длины, в разные периоды имела значения - от 150 м до 189 м; римская миля равнялась 8 стадиям. на своих на двоих, по таким-то погодам скверным, с узелком за плечами! Что-нибудь да значит.

- Где ж она теперь?

- Дожидается вас в людской.

- Так зови скорее.

Ну и Македония! Словно ангел, прилетевший с небес, принеся на крыльях благую весть. Словно противоядие от губительной страсти к Антонине. Велисарий теперь спасён.

У себя в комнате сбросил плащ, костяным гребнем расчесал спутанные кудри, бороду и усы. Выглянул в окно и увидел, как слуга идёт по двору рядом с хрупкой фигуркой в тёмной накидке на голове. Да она похорошела как будто бы. Или нет, просто повзрослела?

Дверь открылась. Кифа провозгласил с вальяжностью:

- Ваша милость… Разрешите доставить…

Господин махнул на него рукой:

- Ну, иди, иди. Не мешай, пожалуйста.

Македония подняла на него глаза - перепуганные, несчастные. Разлепила спёкшиеся губы:

- Извините за беспокойство… Коли я некстати, возвращусь назад…

Он шагнул к ней, опустил с макушки платок и провёл ладонью по расчёсанным на пробор светлым полосам. Ласково сказал:

- Да куда ж назад? По таким-то погодам скверным?

У неё в зрачках вспыхнула надежда:

- Значит, дозволяете мне остаться?

- Дозволяю, само собой. - Обнял её за плечи и прижал к себе. - Здравствуй, дорогая. Как я рад, что решилась ко мне прийти.

Посмотрела на него всё ещё с сомнением:

- Правда, рады?

Ничего не произнося, просто взял и поцеловал горячо. А она ответила, обняла и прижалась страстно.

В доме у Юстина отнеслись к появлению новой служанки с должным пониманием.

Что ж, теперь пришло время рассказать о Петре.

У Юстина была сестра по имени Милица, а у той муж - Савватий, или просто Савва. От супруга у неё родились четверо детей, двое из которых умерли в младенчестве, а в живых остались дочка Вигилянция и сын Пётр.

Обитали они близ Сердики в небольшой - несколько десятков дворов - деревне Вердяне, население которой, давным-давно смешавшись с римскими колонистами, так и продолжало жить двуязычно, говоря и на македонском, и на латыни.

Пётр отличался цепким умом и прекрасной памятью. Он в четыре года научился читать и писать, даже сочинял сам стишки, знал псалмы на греческом и неплохо пел. Вместе с тем не чурался и физических упражнений, а когда отец отвёз его в школу для мальчиков из зажиточных семей в Сердике, преуспел не только в науках, но и на занятиях по гимнастике у преподавателя Косты.