Фаина Гримберг - Клеопатра

На десятый после погребения Птолемея Авлета день взяли в свои руки власть Потин и Теодот. Сколько лет они ждали такого дня? Клеопатре передали приказание явиться к новому царю, Птолемею Филопатору. Она вместо этого пошла к Потину, который занял рабочий кабинет её отца, как совсем ещё недавно отец занял покои Деметрия. Потин сразу же принял царицу, не отговаривался занятостью. На его толстом одутловатом лице обычное выражение ребяческой, детской обиды смешивалось с выражением добродушного понимания. Он развёл руками, чуть приподнятыми и скруглёнными. Кажется, с ней уже так говорили, и понимали, и смотрели добродушно, и руками разводили... Это всё уже надоело ей. Она никаких объяснительных разговоров не хотела. Она рта ему не дала раскрыть. Она сразу сказала, что покамест брату-мужу не исполнится пятнадцать лет, она не придёт в общую спальню. И она будет жить, как ей захочется...

— ...вы предоставляете мне свободу, а я вам — взамен — возможность править этой страной...

— На полтора года? — Он иронизировал.

— Если я вдруг умру, — сказала она, — то весь брухионский сброд явится сюда и разнесёт вас по кирпичику, по косточке! — Она стояла, распрямившаяся, молодая, красивая. Собственно, Потин и не собирался убивать её. Сбежится брухионский сброд или не сбежится, но не с убийства царицы надо начинать правление. В конце концов любой сброд возможно успокоить или настроить соответственно. И всё равно, с убийства начинать не надо! И глупые детские ссоры между царём и царицей не нужны Потину и Теодоту. Теодот говорил ему, что эта девка успокоится, когда заведёт любовника. Надо успокоить её, пусть поживёт на своей воле. И мальчишке надо внушить строго, чтобы он оставил жену — ха! — в покое. Надо показать ему, что Египтом правят Потин и Теодот!.. Она, видите ли, даст им эту самую возможность править Египтом! Как будто она хоть что-то понимает в искусстве правления! Потом можно будет убрать её. Ни к чему спешить с этим...

— Я согласен, дадим друг другу полтора года свободы!

— Сделка заключена, — сказала она и ушла. И он понял, что она сейчас гордится собой, потому что ей представляется, будто она победила его, опытного царедворца!..

Она была почти счастлива. Было странное чувство, будто она теперь стала Вероникой, такой молодой, красивой и свободной. Маргарита пошла к морю. Смутно занималось утро. Над морской водой всплывала заря. Всё вокруг медленно окрашивалось этой странной утренней лиловидной, сиреневостью. Луна побледнела и совсем исчезла, и вместе с ней исчезли, погасли огни фаросского маяка. В таких дышащих фиалковых волнах проблескивали желтоватые огнистые блики, и вдруг представлялось, будто пролетают по волнам нереиды, взмахивая длинными волосами-водорослями. На молу так пустынно. Город замер в этих многих снах тысяч и тысяч спящих александрийцев. Они видят последние — перед пробуждением — тревожные сны. Молчание, молчание. Суда вдоль набережной — спящие птицы, снасти усталыми крыльями — к воде. Улицы уходят вдаль. Нет шагов человеческих, не проедет повозка. Александрия — широкое одиночество, город, обезлюдевший много веков назад. Но это неправда. Город скоро проснётся, пробудится. Девушка стоит на песке. Почему не звучат мужские лёгкие шаги?.. Деметрий!.. Нет, она отбросит эту любовь к мёртвому! Она устремится в будущее, вперёд, так быстро, чтобы одежды развевались, взлетая за спиной и обтягивая груди и живот...

Днём она пошла к Арсиное. Ещё недавно она не в силах была увидеть сестру младшую, заговорить с ней, а теперь это вдруг сделалось легко. Арсиноя не показывала себя обиженной. Они сошлись так дружески. Маргарита обнаружила, что младшая сестра тоже очень изменилась. Да, Арсиноя, как прежде, не хотела, боялась стать женщиной, боялась мужчин, собак, темноты, но при этом надумывала что-то своё; и для осуществления в жизни этого своего готова была проявлять храбрость...

— Я не понимаю тебя, — говорила Маргарита, — я не понимаю, как это ты боишься того, чего бояться не надо, и не боишься чего-то важного, чего-то такого, чего нужно бояться!..

Они, как в детстве, сидели в спальне Маргариты, на ковре, поджав под себя ноги, кидали в рот калёные орехи, запивали лёгким вином, одетые в лёгкие домашние платья. Маргарита искренне наслаждалась откровенным дружеским разговором, таким свободным...

— Каждый чего-то боится и чего-то не боится, — Арсиноя отвечала уклончиво. — Мы не должны предавать друг дружку — вот самое важное!..

— У тебя такие детские интонации, серьёзные и детские. Трогательно...

— Ты не воображай себя слишком взрослой...

— Я ещё не взрослая. Ещё не женщина...

— Оставь это! Ты ведь хочешь стать женщиной, стало быть, и станешь!..

— Это совсем не так легко, как тебе кажется, — Маргарита вздохнула невольно.

— Меня другое удивляет, совсем другое! Почему ты настолько доверилась Потину? Или это просто бравада? Ты хочешь показать ему, какая ты смелая и беспечная? Почему твои покои не охраняются? Ты рискуешь жизнью...

Маргарита подумала, что Кама права в этом своём здравомыслии, и вскоре покои Маргариты уже охранялись вооружёнными чернокожими рабами...

Однажды Арсиноя сказала задумчиво:

— Отец не выдал меня за младшего Птолемея...

— Так ведь это хорошо! — удивилась Маргарита. — Женщиной становиться ты не хочешь, зачем тебе быть связанной с мальчишкой, с ребёнком сопливым! Посмотри на меня, я еле отбилась от этого своего мужа! — Клеопатра засмеялась громко, немного нарочито...

— Да ведь отец просто-напросто пренебрёг мною, совершенно пренебрёг, понимаешь! — Кама произносила слова детски-серьёзно. — Оказалось, что я для отца — никто! Я брошена на произвол судьбы. Я хотела бы уехать в Эфес, в храм Артемиды. Я подала прошение в царскую канцелярию, мне отказали. Я послала к Потину Ганимеда; Потин объяснил ему, что это нежелательно, чтобы царские родичи разъезжались из Александрии! Но я — никто в царской семье. Я не имею права участвовать в жизни дворца, но и не могу покинуть дворец...

— Потин слишком много берёт на себя! Царица Египта всё-таки я...

— Ты сама предоставила ему свободу править, и я не советую тебе ссориться с ним. Потому что он страшнее, чем может показаться на первый взгляд!

— Мне он вовсе не кажется страшным! Я всё сделаю для тебя.

— Давай подождём. Всё равно через полтора года тебе придётся делать новый выбор...