Александр Антонов - Монарх от Бога

- Да всё было вроде по-иному. Римляне не приняли эту легенду. Они утверждают, что папа Климент пострадал за веру один и был убит на площади Херсонеса. Там сброшен в высохший колодец.

- Но тот колодец никак не найдут, - усмехнулся Багрянородный. - Как ты думаешь, Гонгила, не поискать ли его нам?

- Божественный, смеяться над этим грешно, - заметил Гонгила, - но если бы нашли колодец, то обрели бы и мощи. Ничто не исчезает бесследно.

- Выходит, что ищут тот колодец?

- Да, ищут. По повелению папы римского Александра Первого, который жил в одно время со святым Климентом, и это долг каждого папы, вступающего на престол римской церкви.

- Удивительно. А я этого не знал, - разочарованно вздохнул Багрянородный. - Получается, что они продолжают искать.

- Будь моя воля, я бы запретил римлянам копаться в нашей земле, - сказал Гонгила.

Ему возразил священник Григорий:

- Зачем запрещать? Пусть ищут. Папа Климент - один из первых христиан, пострадавших за веру.

- Но он же обманул тавров. Это не по-божески. И святость его мнима, - рассудил Гонгила.

Наконец корабли вошли в Херсонесскую бухту. Весла были подняты. Неподалёку остановились и две папские галеры. От причалов Херсонеса вскоре отошли два лёгких судна. Одно из них подошло к «Никее», другое направилось к папским галерам. В это время из крепости выехали две колесницы, будто в Херсонесе знали, кто прибыл на дромонах. На самом деле всё так и было. Ещё в Синопе Константин сказал Ермократу, что на обратном пути побывает в Херсонесе. Тогда Ермократ заметил: «Мои купцы побывают там и уведомят доместика Диомида». И теперь Диомид, который давно ждал императора, примчал в гавань на колеснице, сам прибыл на дромон встретить Божественного. Это был почтенный муж лет шестидесяти, подвижный, быстроглазый. Поклонившись Константину и Елене, Диомид произнёс:

- Божественный, я помню твоего деда императора Василия, Он побывал у нас, и мы в его честь устроили конные скачки. Ещё ему подарили пару тавридских скакунов, быстрых, как молния.

Диомид приветствовал и Елену, как царственную особу. Поцеловал ей руку и позвал её и Константина на своё судно.

Когда подплывали к берегу, Багрянородный с удивлением отметил, что издали ничем не примечательная крепость вдруг поднялась и стала похожа на неприступную цитадель.

- Когда в последний раз к Херсонесу подступали враги? Сумел ли он выстоять? - спросил Багрянородный.

- Слава Богу, уже многие десятилетия наш город не знает нашествия врагов. Вот только римляне досаждают раскопками чуть ли не каждый год, - посетовал Диомид.

- Мы попросим папу римского прекратить наезды, - пообещал император. - Но лишь в том случае, если они наносят нам ущерб.

С берега бухты Диомид повёз на колеснице Константина и Елену в крепость, но не во дворец, а в храм Святого Василия Великого.

- Молебен в честь тебя, Божественный, исполняют. Потому почти наш храм вниманием, - попросил Диомид.

Константин и Елена провели в Херсонесе два дня и тоже, как римляне, пытались разгадать тайну исчезновения папы римского Климента. Им это не удалось. Константин понял, что поиски бесплодны, сказал римскому легату:

- Ты, римлянин Марин, передай папе Иоанну, что император Византии Константин Багрянородный против ваших поисков мощей Климента на Херсонской земле. Вы наносите нам ущерб.

Сухой и желчный Марин, даже не соизволив поклониться императору, ответил:

- Вселенская римская церковь имеет право искать мощи своих святых там, где их можно найти. Мы не исчерпали возможности.

- Не заносись, римлянин Марин. Передай папе Иоанну, что всё находящееся на нашей земле принадлежит Византии. И это твоё пребывание в Херсонесе последнее.

На третий день после прощальной трапезы и молебна Константин и Елена покинули Херсонес. Диомид проводил их до корабля.

- Дай тебе Бог, Багрянородный, долгих лет жизни и благополучного царствования, - сказал он на прощание.

Караван судов с поднятыми парусами, при попутном ветре покинул бухту Херсонеса и поплыл к Константинополю. Ладьи воеводы Посвиста, как он и обещал, провожали императора.

В эту ночь, накануне своего дня рождения, Елена не могла уснуть. Стояла духота. В каюте, казалось, нечем было дышать. Она долго ворочалась в постели, пытаясь отделаться от беспокоивших её мыслей о грядущем дне. Предчувствие говорило ей о том, что её ждёт нечто страшное и непредсказуемое. Елене было отчего беспокоиться. Ещё вечером она была напугана тем, что услышала на палубе дромона от воинов, которые несли бдение. А говорили они о том, что не сегодня-завтра императорские суда встретятся в море с болгарскими пиратами, или восставшими воинами, которые уже появились из дунайского гирла, миновали Жебриянскую бухту и приближаются к судам Багрянородного с намерением отрезать им путь к Константинополю, напасть на них и захватить императора в плен. Елену не успокаивало то, что под рукой Багрянородного тысяча отважных воинов и что их сопровождают почти сто русских судов, на каждом из которых сорок ратников. Странным было то, что, узнав о предстоящем нападении болгар, она переживала не за себя. Она была уверена, что даже свирепые пираты ей ничего не сделают. Елена страдала за Константина. Помнила она, что они и раньше покушались на его жизнь. Чего стоило сражение с болгарами на реке Ахелое! Но тогда рядом с Багрянородным был её отец, он-то и спас императора от плена. А теперь на кого положиться, если болгары подойдут силой в три-пять раз большей, чем у русов и византийцев?

И Елена подумала, что сейчас настало самое время спасти Константина от верного плена. Надо лишь разбудить его и убедить покинуть медлительный дромон и уйти на лёгкой памфиле от опасных берегов в открытое море. Беспокойство Елены переросло в жажду действия. Была уже вторая половина ночи, когда она встала с ложа, надела одежду воина и вышла из своей каюты. В темноте она добралась до соседней каюты, где спал император, и наткнулась на верного стража, евнуха Гонгилу. Он видел в темноте, словно ночной зверь, и, положив большущую лапу на плечо Елены, спросил:

- Что тебе нужно, дочь Лакапина?

- Гонгила, я боюсь за Багрянородного. Его надо спасать.

- Спасибо, благородная. Но кого ему бояться?

- Предчувствие меня томит, болгарские пираты вот-вот нападут.

Сон у Константина был чуткий, он услышал разговор, узнал голос Елены, встал, оделся и вышел.

- Ночь душная, и мне не спится, - сказал Константин. - О чём у вас речь? Идёте на палубу, там прохладнее.

Багрянородный был спокоен, и Елена не стала изливать свою боль. На палубе было тесно. Одни воины спали прямо на досках, другие застыли у бортов. Выходило, что ночь была тревожной не только для Елены, но и для бывалых русских ратников. Многие из них помнили о коварстве болгар по сражению на реке Ахелое и теперь считали, что хитрые болгарские воеводы вновь придумают какую-нибудь охотничью уловку и обведут молодого императора. Гонгила, ведя Елену и Константина к свободному месту, заметил, как бы соглашаясь с дочерью Лакапина: