Виктория Холт - Исповедь королевы

— Это сделает нас банкротами! — кричал разъяренный граф.

— Пусть уж лучше вас, чем Францию! — ответила я довольно резко.

Теперь я начинала осознавать, как глупа я была, раздавая этим людям такие подарки. Я понимала теперь, как они откармливались на моей беззаботной щедрости, которая на самом деле новее не была щедростью, потому что я раздавала то, что не принадлежало мне.

Я почувствовала, что эти люди уже отвернулись от меня. Но только не Габриелла. Она никогда не просила никаких благ для себя лично, а только для своей семьи, потому что они настаивали на этом. И не принцесса де Ламбаль, которая была мне бескорыстной подругой, и не моя дорогая золовка Элизабет, которая испытывала глубокую любовь к моим детям и благодаря этому еще больше укрепила связь между нами. Они были мне настоящими друзьями. Но все остальные уже на том этапе начали покидать меня.

У меня был еще один друг, который вернулся во Францию и о котором я очень хорошо помнила. Это был граф Аксель де Ферсен. Он появлялся на собраниях, и мне никогда не удавалось большее, чем перекинуться с ним несколькими осторожными словами. Все же я испытывала чувство великой безмятежности от того, что он был здесь. Я чувствовала, что он ждал той минуты, когда я подам знак, чтобы тотчас же очутиться рядом со мной.

Дофин становился все слабее. Я постоянно находилась в его апартаментах, наблюдая за ним. Мое беспокойство о нем заставило меня на время забыть о государственных делах. Эта трагедия была для меня более реальной, более душераздирающей, чем трудности, которые испытывала Франция.

Я писала Иосифу о дофине:

«Я беспокоюсь о здоровье моего старшего мальчика. Его развитие идет ненормально. Одна нога у него короче другой, а его позвоночник слегка искривлен и чрезмерно выступает. Уже в течение некоторого времени он подвержен приступам лихорадки. Он худой и хрупкий».

Мне все время хотелось быть рядом с ним и самой ухаживать за ним. Но это было невозможно. Оперный театр попросил нас с королем присутствовать на торжественном представлении. Луи сказал, что, по его мнению, от нас ждут, что мы покажемся там.

Я боялась этого и сказала ему об этом. Люди желали видеть его. Они любили его, но меня они ненавидели. Они были вскормлены на жесточайшей лжи обо мне. Мне ненавистна была мысль о поездке в оперный театр, который сам по себе был для меня напоминанием о тех днях, когда я так безрассудно танцевала там на балах.

— Пойти туда — наш долг! — мрачно сказал Луи.

Я направилась в комнаты детей, чтобы показать им мое платье. Маленький Луи-Шарль пронзительно закричал от восторга и стал гладить мягкий шелк моей юбки.

— Красивая, красивая мама! — сказал он.

Он настоял на том, чтобы показать мне последние трюки, которые научился проделывать Муффле. По его словам, Муффле был самой умной собакой на свете, и он хотел, чтобы Муффле принадлежал ему.

Мой бедный маленький дофин лежал в постели. Его уродливое тельце было закрыто. Когда я склонилась над ним и поцеловала его, мне захотелось плакать. Он обвил руками мою шею и вцепился в меня. Как он любил меня, когда рядом не было никого, кто мог бы настроить его против меня!

Я уехала в Оперу, но воспоминания о том, что я увидела в детских комнатах, остались со мной. Наша поездка стала выдающимся событием. Я была в восторге от того, что короля так громко приветствовали. Однако в мой адрес никаких приветствий не было. Я слышала только крики: «Мадам Дефицит!» и «Где бриллиантовое ожерелье?»

Войдя в королевскую ложу, я увидела там листок бумаги, приколотый булавкой. Его поспешно убрали, но прежде я успела на мгновение разглядеть написанные на нем слова: «Трепещите, тираны!»

И я действительно непроизвольно дрожала от страха все время, пока шла опера. Однако Луи сидел рядом со мной как ни в чем не бывало, улыбаясь своей спокойной улыбкой, которую, казалось, ничто не могло поколебать.

Какую радость я почувствовала, когда мне показалось, что здоровье моего сына начало понемногу улучшаться! Я забыла обо всех своих тревогах и позволила себе поверить в то, что он действительно становится крепче. Он был очень умным ребенком и всегда забавлял меня своими высказываниями.

— Он будет очень мудрым королем! — говорила я его отцу.

И Луи соглашался со мной.

Его затянули в корсет, пытаясь выпрямить его позвоночник, и он никогда не жаловался на это. Он был словно маленький мужчина.

Я беспокоилась о том, чтобы он научился правильно распоряжаться своими деньгами. В то время я постоянно думала о финансах. Поэтому я приказала его гувернеру, чтобы ему не давали больше денег, чем полагалось на карманные расходы. Он очень увлекся механической куклой, которую увидел однажды, и мечтал иметь ее. Я собиралась подарить ее ему. Он сказал, что просил Бога сделать так, чтобы эта кукла досталась ему. Тогда один из его слуг напомнил ему, что лучше попросить у Бога мудрости, а не богатства.

— На это, мама, я ответил, что не вижу причины, почему бы не попросить его и о том, и о другом сразу! — сказал он мне с улыбкой.

Что еще можно было, делать с таким ребенком, как не дивиться на него?

— Мой дорогой! — воскликнула я. — Ты должен пообещать мне съедать всю ту питательную еду, которую тебе дают. Ты должен вырасти сильным мужчиной. Твой папа в детстве был не слишком силен, зато посмотри на него теперь!

— Я хочу этого! — сказал он.

— Тебе следует сказать «мы хотим», мой дорогой… как это делает король.

Я пыталась научить его, как стать королем. Ведь я постоянно помнила о том, как его отец говорил, что его ничему не научили.

— Когда мы вместе с королем, то мы говорим «мы хотим», мама. Но я сказал правильно, ведь король никогда не говорит «мы» об одном себе.

Он казался таким серьезным и благоразумным, что я не знала, чего мне больше хочется — плакать или смеяться.

Но, как только у меня появилась надежда, он снова заболел. Среди ночи он был разбужен ужасным приступом судорог. Он так страдал, мой дорогой сыночек, а я ничего не могла для него сделать! Доктора постоянно осматривали его и предлагали новое лечение. Они мучили его вытяжкой и говорили о прижигании позвоночника. Он переносил все это с изумительной кротостью и даже находил, что лежать на бильярдном столе очень удобно. Я клала на стол матрац, чтобы он чувствовал себя более комфортно. Он много читал — главным образом, книги по истории. Как-то раз в моем присутствии принцесса де Ламбаль спросил его, выбирает ли он из книги самые волнующие места. Речь шла об истории правления Карла VII. Он взглянул на мою милую глупую Ламбаль почти укоризненно и ответил:

— Я еще недостаточно знаю об этом, чтобы я мог что-то выбирать, мадам. Впрочем, там все интересно.