Виктория Холт - Исповедь королевы

Всем нам следовало быть очень осторожными.

Когда фонарщик пришел один, я была разочарована. Я уставилась глазами в книгу.

— Ваше величество…

Я вздрогнула. Фонарщик заполнял лампу не слишком умело, и тут я поняла, что это был не тот человек, который приходил с детьми.

— Я — Жаржай, мадам. Генерал Жаржай.

— Но почему…

— Тулон подкупил фонарщика и напоил его в таверне. Я поддерживаю связь с графом де Ферсеном…

При упоминании этого имени я чуть не потеряла сознание от счастья.

— Граф решил освободить вас. Он просил передать вам, что не успокоится, пока вы не будете свободны.

— Я знала, что он поступит так! Я знала!..

— Мы должны все спланировать очень тщательно. Но, мадам, будьте готовы. Тулон — наш хороший друг. Лепитр — тоже… Но мы должны быть уверены в нем.

Я заметила мадам Тизон, ждавшую в дверях, и попыталась по выражению своего лица показать, что за нами шпионят.

Генерал ушел, и я почувствовала, что внутри у меня вздымается безумная надежда.

Аксель не забыл меня. Он не перестал надеяться.

От Тулона я узнавала, как продвигается наш план. Он должен был тайно пронести в тюрьму одежду, предназначавшуюся для дофина и его сестры. Когда они наденут эту одежду, они будут выглядеть как дети фонарщика. Элизабет и я должны были переодеться в членов муниципального совета. Было бы нетрудно достать шляпы, плащи и сапоги, а также, разумеется, трехцветные перевязи, которые нам понадобятся.

Огромную проблему для нас представляли собой Тизоны, которые всегда были поблизости. Нам ни за что не удалось бы бежать, пока они наблюдают за нами.

Но Тулон был человеком с воображением.

— Мы подмешаем им наркотик! — сказал он.

Они испытывали любовь к испанскому табаку. Почему бы Тулону не преподнести им его в подарок! В него будет подсыпан сильнодействующий наркотик, который заставит их потерять сознание на несколько часов. Пока они будут находиться под его воздействием, мы поспешно переоденемся в свою новую одежду и в сопровождении Тулона выйдем из тюрьмы. Это был дерзкий план, однако он не был неосуществимым.

— Мне понадобится паспорт! — сказала я Тулону.

Но он уже подумал об этом. Паспорт может достать Лепитр.

К тому времени, когда наш побег будет обнаружен, мы все уже сможем достичь Англии.

Все мы были готовы и ждали.

Но Лепитр не отличался храбростью. Возможно, от него требовали слишком многого. Он подготовил паспорт, однако замечание, случайно брошенное мадам Тизон, внушило ему опасения, что она знает, что что-то затевается.

Лепитр не мог заставить себя продолжить начатое дело. Он сказал, что это слишком рискованно и что мы должны придумать другой план, чтобы бежала только одна я.

Но я не пошла бы на это. Я не согласилась бы разлучиться с детьми и Элизабет.

Я написала Жаржаю:

«У нас была прекрасная мечта — вот и все. Но мы многое выиграли, еще раз получив в этом случае доказательства вашей преданности мне, идущей от всего сердца. Мое доверие к вам безгранично. Вы всегда можете убедиться, что у меня есть мужество, однако моей единственной заботой являются интересы моего сына, и какого бы счастья я ни могла надеяться достичь, я никогда не соглашусь покинуть его. Я ничего не могу сделать без моих детей и даже не стану сожалеть о неудаче любого подобного замысла».

Я послала ему кольцо моего мужа и локон его волос, чтобы он доставил их графу Прованскому или графу Артуа, потому что боялась, что их отберут у меня. Я сделала восковой отпечаток кольца, которое дал мне Аксель, на котором было написано: «Все ведет меня к тебе».

Я послала этот отпечаток Жаржаю вместе с запиской, в которой было сказано:

«Я желаю, чтобы вы передали этот отпечаток тому, кого вы знаете, кто приезжал из Брюсселя в прошлом году, чтобы повидать меня. Скажите ему, что этот девиз еще никогда не был так правдив».

Была еще одна попытка, но, кажется, я с самого начала ожидала, что она закончится неудачей. Я начала думать, что я обречена и ничто уже не может спасти меня.

Барон де Ба, роялист и авантюрист, составил план, согласно которому Элизабет, Мария Тереза и я должны были выйти из тюрьмы, переодетые в солдатские мундиры, вместе с некоторыми лояльно настроенными гвардейцами, а дофина один из офицеров должен был спрятать у себя под плащом.

Все уже было подготовлено, но тут вдруг Тизоны начали что-то подозревать. Как раз накануне того дня, на который был назначен побег, мадам Тизон заявила, что подозревает Тулона и Лепитра в слишком дружеских отношениях со мной.

В результате они были уволены, и наш план рухнул, потому что без их помощи его невозможно было осуществить.

Я с трудом могу писать об этой сцене. Она наполняет меня волнением и печалью, столь острыми, что моя рука слабеет от сильнейших страданий. Они не могли бы придумать для меня более изощренную пытку. В течение всех этих дней, полных уныния и ужаса, моим величайшим утешением были дети. Они давали мне силы притворяться, относясь с высокомерным безразличием к наглости и жестокости. И вот теперь они увидели способ пробить эту броню равнодушия и пренебрежения.

Стоял июль — жаркий, душный. Мы все вместе были в своей комнате — Элизабет, Мария Тереза, мой сын и я. Я чинила одежду сына, а Элизабет читала нам вслух.

Вдруг в комнату вошли шесть членов муниципалитета. Мы подняли глаза в испуге, потому что это был необычный визит.

Я поднялась на ноги.

— Господа… — начала было я.

Один из них заговорил, и его слова поразили меня, словно похоронный звон по тому, кого любишь.

— Мы пришли, чтобы забрать Луи-Шарля Капета в его новую тюрьму!

Я закричала и потянулась к сыну. Он подбежал ко мне. Его глаза были широко раскрыты от ужаса.

— Вы не можете!..

— Коммуна считает, что наступило время, когда его нужно отдать под попечение наставника. Гражданин Симон позаботится о нем.

Симон! Я знала этого человека. Это был сапожник, самый низкий, грубый и вульгарный тип.

— Нет, нет, нет! — воскликнула я.

— Мы спешим, — грубо сказал один из этих людей. — Ну, иди же, Капет! Тебя переводят отсюда!

Я почувствовала, как сын вцепился в мою юбку, но грубые руки схватили его и уволокли прочь.

Я побежала за ним, но они отшвырнули меня. Я упала, и Элизабет и моя дочь подхватили меня.

Они ушли и увели с собой моего сына. Я не могла думать ни о чем другом. Золовка и дочь пытались утешить меня.

Но я была безутешна. Я никогда не забуду, как кричал мой сын, когда его уносили. Я все еще слышала, как он пронзительно звал меня.

— Мама! Мама!.. Не позволяй им!

Я часто слышу эти крики во сне. Никогда, никогда я не смогу забыть их! Никогда, никогда я прощу им того, что они сделали.

Я дошла до глубины отчаяния. Ничего более ужасного уже не могло произойти…