Виктория Холт - Исповедь королевы

Ей было приятно, что мой муж присоединился ко мне и тоже написал ей. Она надеялась, что оба мы сделаем все, что в наших силах, чтобы поддерживать дружественные отношения между Францией и Австрией.

Она очень беспокоилась обо мне. Мое легкомыслие (под этим она и Мерси подразумевали мою озабоченность маловажными вопросами), моя любовь к танцам и болтовне, мое неуважение к этикету, моя импульсивность — все эти качества, как отмечала матушка, считались предосудительными для дофины, но они абсолютно неприемлемы для королевы.

«Ты должна научиться интересоваться серьезными вопросами, — писала она. — Для тебя будет полезно, если король пожелает обсуждать с тобой государственные дела. Тебе следует вести себя очень осторожно, не быть расточительной и не подталкивать к этому короля. В настоящее время народ любит тебя. Ты должна сохранить эту любовь. Вам обоим повезло больше, чем я надеялась. Вы должны стараться и далее оставаться любимыми своим народом. Это сделает счастливыми и вас, и их».

Я послушно ответила ей, что понимаю всю важность моего положения, признаюсь в своем легкомыслии и клянусь, что она сможет гордиться мной. Я рассказала матушке о почете, окружавшем нас, обо всех церемониях и о том, как стремятся все угодить мне. Она отвечала мне иногда с нежностью, но чаще бранила меня. При этом она замечала: «Мне кажется, что хорошие времена для тебя закончились».

Через четыре дня после нашего прибытия в Шуази из дома тетушек, находившегося поблизости, к нам прибыл посыльный. Он сообщил нам, что у мадам Аделаиды лихорадка и боли в спине. Казалось слишком маловероятным, чтобы им всем троим удалось избежать заражения. И в самом деле вскоре подтвердилось, что Аделаида больна оспой. Поскольку Виктория и Софи всегда и во всем следовали за старшей сестрой, очень скоро обе они тоже заболели этой ужасной болезнью.

В Шуази всех охватил ужас. Я уже перенесла эту болезнь в легкой форме, так что была неуязвима для нее. Но что будет с новым королем? Я убедила его сделать прививку, потому что знала, что ее результатом будет очень слабый приступ болезни, зато после этого человек станет совершенно невосприимчивым к ней. Наконец ему сделали прививку, а заодно и графу Прованскому, Артуа и жене Артуа. Луи всегда беспокоился о других и немедленно отдал приказ, чтобы ни один человек, еще не переболевший оспой, не приближался к нему.

Прививка считалась опасной процедурой, но я была абсолютно уверена в ее необходимости. Однако Мерси предупредил меня, что если все пройдет хорошо — меня будут считать благоразумной, но если вдруг случится непоправимое — меня обвинят во всех смертных грехах. Он строго смотрел на меня, надеясь, что я извлеку из его слов должный урок. Но я просто посмеялась над ним, сказав, что абсолютно уверена в том, что мой муж и все остальные будут благодарны мне за то, что я убедила их прибегнуть к этой мере.

Случилось так, что я оказалась права. Но ведь так легко можно было ошибиться!

Ликуя, я написала матушке и рассказала ей о том, сколько пятен появилось у моего мужа после прививки. Я рассказала ей также и о тетушках.

«Мне запрещают приходить к ним. Как ужасно, что им так быстро пришлось заплатить за ту великую жертву, которую они принесли!»

Мне хотелось навестить Аделаиду, Виктори и Софи, чтобы сказать им, как я восхищаюсь их самоотверженным поступком. Но я должна была подчиняться приказу и держаться подальше от источника инфекции.

В течение этих дней наша популярность выросла. Народ так ненавидел Людовика XV, что полюбил моего мужа просто потому, что это был другой человек. Людям нравились его молодость, его дружеское обращение с ними и его простота. Луи заказал восемь костюмов из грубой шерстяной ткани, и это обсуждали по всему Парижу. Не из шелка, парчи или бархата, а из грубой шерстяной ткани! Для моего мужа быть королем значило служить своему народу, а не заставлять его восхищаться собой. Как говорили, с народом он чувствовал себя более непринужденно, чем со знатью. Однажды, когда мы еще были в Шуази, Луи пошел прогуляться в одиночестве. Когда он возвращался, я и мои невестки встретили его в парке. Мы сели на скамейку и принялись есть землянику. Люди подходили, чтобы посмотреть на нас, и мы улыбались им. Они были в восторге. Позже мне сказали, что наша компания представляла собой совершенно очаровательную картину.

Иногда мы прогуливались рука об руку по аллеям Шуази. Люди много говорили о нас, отмечая, что приятно видеть такую картину семейного счастья. Как же сильно отличался король, который мог наслаждаться самыми простыми удовольствиями, от короля, который пренебрегал своей женой и не любил никого, кроме своих любовниц!

Я решила, что, поскольку тетушки были больны оспой, нам следует покинуть Шуази и направиться в Ла-Мюэтт. Конечно, я была счастлива жить поближе к Парижу. Тысячи людей вышли на улицу, чтобы посмотреть на наше прибытие. Нам пришлось выйти на балкон, улыбаться и кланяться им. Во время правления нашего дедушки ворота Булонского леса были закрыты, но мой муж приказал открыть их, чтобы люди могли гулять по лесу где захотят. Это привело их в восторг. Они приходили к замку очень рано — в шесть часов утра — в надежде хотя бы мельком увидеть нас. Поскольку Луи больше всего любил доставлять радость своему народу, а я обожала, когда мной восхищались, то все были счастливы.

Луи ходил среди людей без охраны, без всяких церемоний и пешком. Однажды он вышел погулять, а я поехала кататься верхом. Я как раз выезжала из замка, когда он возвращался. Увидев мужа, я спешилась, отдала лошадь одному из стражников и побежала приветствовать его.

Люди молча стояли, глядя на нас. Луи обнял и поцеловал меня в обе щеки.

Приветственные крики были оглушительными. Некоторые из Женщин даже вытирали слезы. Было очень легко вызвать у них волнение. Луи взял меня за руку, и мы пошли обратно к замку. Люди шли следом за нами. Когда мы вернулись в замок, нам пришлось выйти на балкон. Толпа продолжала вызывать нас и не хотела отпускать.

— Да здравствуют король и королева! Да здравствуют Людовик Желанный и наша прекрасная королева!

Все было так чудесно! Мы с Луи держались за руки и целовались, а я посылала людям воздушные поцелуи.

Это был очень счастливый день. Разумеется, о каждом подобном инциденте сообщали моей матушке.

Казалось, она наконец-то была довольна. Матушка писала мне:

«Я не могу выразить, какую радость и удовлетворение я испытала, когда узнала… Королю — двадцать лет, королеве — девятнадцать, и при этом они действуют с гуманностью, щедростью и благоразумием! Помни, что религия и мораль необходимы для того, чтобы получить Божье благословение и сохранить любовь своего народа. Я молю Господа, чтобы он не оставил вас своей милостью ради блага вашего народа, ради блага вашей семьи и твоей матери, которой ты дала новые надежды. Как я люблю французов! Какая живость есть у этой нации, какая сила чувств!»