Виктория Холт - Исповедь королевы

Из окон Версаль не был виден, и это придавало дому дополнительное очарование. Я смогу приезжать сюда, когда мне захочется забыть о дворце и о жизни при дворе.

Я была в восторге от того, что мой муж подарил мне этот маленький домик. Настолько он был очаровательнее, чем Le Grand Trianon [65] Большой Трианон (фр.). , построенный Людовиком XIV для мадам де Ментенон! Он никогда не доставил бы мне такого удовольствия, как Малый Трианон.

Мне не терпелось отправиться обратно в Версаль, чтобы сказать мужу, как я очарована его подарком.

В феврале меня посетил мой брат Максимилиан. Матушка послала его в путешествие по Европе, чтобы завершить его образование. Было вполне естественно, что он приехал повидать меня. В то время ему было восемнадцать лет. Как только я увидела его, так сразу же поняла, насколько годы, проведенные во Франции, изменили меня. Это был тот самый маленький Макс, который сидел с Каролиной и со мной в садах Шонбрунна и смотрел, как наши старшие братья и сестры исполняют свои роли в спектаклях. Он всегда был круглолицым, но теперь стал толстым и выглядел неловким и каким-то неизящным.

Я стыдилась его, и в особенности теперь, когда так хорошо узнала французов. Можно было себе представить, что они будут говорить о нем, хотя и принимали его весьма милостиво. Но проявление любезности по отношению к Максу было бесполезно. Он не признавал ее. Он не понимал, какие ошибки совершает, и считал неправым всякого, кто не соглашался с ним. Он был совсем такой же, как Иосиф, но без присущего моему старшему брату здравого смысла.

Луи попросил Макса поужинать с нами наедине и вел себя так, будто тот был его братом. Мне было приятно задавать Максу вопросы о нашем доме и о матушке. Но чем больше я слушала его, тем больше понимала, насколько далека я стала от прошлой жизни. Целых пять лет прошло с тех пор, как я, обнаженная и дрожащая, стояла в «салоне Передачи» на песчаной отмели на Рейне. Я чувствовала, что стала настоящей француженкой, и, когда я смотрела на Макса — тяжелого, неуклюжего, лишенного чувства юмора, — я ничуть не жалела об этом.

Неизбежно должны были пойти сплетни о моем брате. Все его небольшие промахи были замечены и преувеличены. По всему двору его называли не эрцгерцогом, а эрцдураком, а мои враги распространяли на улицах Парижа всевозможные глупые истории о нем.

Макс не только был несведущ в вопросах французского этикета, но и решительно настроен на то, чтобы не подчиняться ему. Из-за этого возникли непредвиденные осложнения. Как член императорской семьи, проехавший с визитом, он обязан был посетить принцев королевской крови, и они ожидали его визита. Но Макс упрямо заявил, что, поскольку он гость в Париже, они должны первыми нанести ему визит. Обе стороны были непреклонны, и возникла трудная ситуация. Никто из них не хотел уступать, и в конце концов Макс так и не встретился с принцами. Герцоги Орлеанский, Конде и Конти заявили, что это было намеренным оскорблением королевской династии Франции.

Когда мой деверь граф Прованский давал банкет и бал в честь моего брата, эти трое принцев королевской крови принесли свои извинения и уехали из города, что было явным оскорблением в адрес моего брата.

Все это уже само по себе было достаточно плохо, но еще хуже было то, что, когда принцы демонстративно вернулись в Париж, люди толпились на улицах и приветствовали их, неодобрительно высказываясь об австрийцах.

Когда герцог Орлеанский явился ко двору, я упрекнула его.

— Король пригласил моего брата на ужин, чего вы ни разу не сделали, — сказала я.

— Мадам, — надменно ответил герцог Орлеанский, — я не мог пригласить эрцгерцога до тех пор, пока он не нанес мне визит.

— Опять этот вечный этикет! Как он утомляет меня!

Я была слишком импульсивна! Потом это истолковали так: «Она насмехается над французскими обычаями. Она собирается заменить их австрийскими». Мне следовало бы попридержать я зык. Я должна была почаще думать, прежде чем говорить.

— Мой брат приехал в Париж лишь на короткое время, — объяснила я, — У него так много дел!

Герцог Орлеанский холодно наклонил голову. Мой муж, заметив это, выразил свое недовольство, отлучив герцога Орлеанского вместе с Конде и Конти от королевского двора на неделю.

Но это было слабым утешением. Принцы постоянно появлялись на публике, и народ так приветствовал их, словно, отказавшись быть великодушными по отношению к моему брату, они совершили нечто очень смелое и похвальное.

Когда пришло время проводить Макса, я не жалела об этом. Поведение моей сестры Марии Амалии в Парме стало причиной разгоревшегося там скандала. Все это также стало предметом обсуждения в Париже. Все считали, что мои родственники пользуются дурной славой.

— Да чего же еще можно ожидать от этих австрийцев! — говорили люди друг другу.

Думаю, что после визита Макса народ Франции уже никогда не любил меня так, как прежде.

Пока я была занята Трианоном — в то время мои мысли занимал исключительно этот маленький домик — во Франции складывалось очень серьезное положение.

Хотя я и не отдавала себе в этом ясного отчета, но все же замечала, что король очень обеспокоен. Он не желал разговаривать со мной о том, что его так тревожило, потому что моя попытка заставить его восстановить в должности герцога Шуазельского лишь укрепила его в своем желании держать меня подальше от политики. Ему было приятно видеть, как я счастлива, получив Трианон, благодаря чему мне было чем заняться.

Насколько я понимаю, произошло следующее.

В августе Луи назначил генеральным контролером финансов Анна Робера Жака Тюрго, очень красивого мужчину в возрасте около сорока семи лет, с густыми каштановыми волосами, падавшими ему на плечи. У него были красивые черты лица и ясные карие глаза. Мой муж любил его, потому что между ними было определенное сходство. Оба они чувствовали себя неловко в шумной компании. Как-то раз я слышала, что Тюрго, будучи еще ребенком, обычно прятался за ширмой, когда в дом приходили посетители, и появлялся только после их ухода. Он всегда был неуклюжим и легко краснел от смущения. Эта его застенчивость, вполне естественно, и была тем качеством, которое так привлекало в нем моего мужа.

Луи был очень доволен этим назначением и рассказал мне кое-что о Тюрго. Но я была слишком занята своими собственными делами, чтобы долго слушать рассказ о нем. Все же кое-что я поняла. По мнению моего мужа, состояние финансов страны вызывало такую большую озабоченность, что Тюрго выдвинул программу, основанную на трех основных пунктах: никаких банкротств, никакого увеличения налогов и никаких займов.

— Видишь ли, — сказал мой муж, — существует только один путь, который даст возможность выполнить программу Тюрго. Это — строгая экономия с целью снижения расходов. Мы должны экономить двадцать миллионов в год, чтобы иметь возможность выплатить наши старые долги.