Виктория Холт - Исповедь королевы

— Да, конечно, — согласилась я, но про себя подумала: «Для спальни подойдут бледно-голубой и бледно-вишневый цвета. Для моей спальни! В ней будет только одна кровать, и в доме не будет комнаты для моего мужа…»

У Луи был виноватый вид.

— Тюрго сказал мне, что я должен следить за собственными расходами и что мой главный долг — это долг перед народом. Он сказал: «Ваше Величество, вы не должны обогащать тех, кого вы любите, за счет народа!» И я от всего сердца согласен с ним. Я счастлив, что нашел такого способного министра.

— Да, так счастлив! — согласилась я, думая про себя: «Не нужно этого жесткого атласа! Не нужно этой тяжелой парчи! Это больше подходит для Версаля. Но для моего дорогого Трианона скорее подойдет мягкий шелк нежных тонов».

— Ты слушаешь меня? — спросил он.

— О да, Луи! Я согласна, что мсье Тюрго — очень хороший человек и что мы должны экономить. Мы должны думать о бедных.

Он улыбнулся и добавил, что был уверен: я поддержу его во всех реформах, которые он собирается проводить. Ведь он знает, что я забочусь о народе не меньше, чем он.

Я кивнула. Это было правдой. Я действительно искренне желала, чтобы все они были счастливы и довольны нами.

В тот день я написала матушке:

«Мсье Тюрго — очень честный человек, а это самое важное для управления финансами».

Но теперь я стала понимать, что одно дело — иметь добрые намерения и совсем другое — осуществить их. Мсье Тюрго был честным человеком, но идеалисты не всегда бывают практичными. Удача отвернулась от него, потому что в том году был плохой урожай. Тюрго разрешил свободную внутреннюю торговлю, но это не помогло удержать низкие цены на зерно, потому что его не хватало. Кроме того, дороги были плохие, и зерно невозможно было привезти в Париж. Тюрго, столкнувшись с таким положением, выбросил на рынок зерно из королевских амбаров, благодаря чему цены на некоторое время снизились. Но, как только это зерно кончилось, цены вновь подскочили, и люди были еще более недовольны, чем прежде.

Поползли печальные слухи о том, что в некоторых районах страны люди голодают. Против Тюрго поднялся ропот.

Новости становились все хуже. В Бове, Мо, Сен-Дени, Пуасси, Сен-Жермене начались бунты. В Вийер Котре собирались толпы народа, которые совершали налеты на рынки. На Уазе мятежники захватывали лодки, доставлявшие зерно в Париж, поднимались на борт и вскрывали мешки с зерном. Когда король узнал, что налетчики, вместо того чтобы красть драгоценное зерно, бросали его в реку, то очень расстроился.

Он сказал серьезно:

— Это похоже не на голодных людей, а скорее на людей, решивших вызвать беду.

Тюрго, сильно страдавшего в то время от приступа подагры, пришлось доставить в апартаменты моего мужа, где он постоянно и находился.

Я уехала в Трианон, чтобы наслаждаться там картинами Ватто, украшавшими стены. Кроме того, я решила не менять украшенную резьбой и позолотой панельную обшивку. Вернувшись в Версаль, я обнаружила, что мой муж собирается ехать на охоту. Он провел несколько часов, совещаясь с Тюрго наедине, и сказал, что хочет на время уехать, чтобы обдумать сложившуюся тяжелую ситуацию. Потом Тюрго и Морепа отправились в Париж, потому что до них дошли сообщения о том, что там появились организованные агитаторы, собиравшиеся возглавить налеты на рынки. Мой муж решил сделать короткую передышку: сидя в седле, ему всегда было легче думать.

Я была в своих апартаментах, когда король вдруг ворвался ко мне со словами:

— Как только я выехал из дворца, я увидел толпу. Она шла из Сен-Жермена и направлялась на версальский рынок…

Я почувствовала, как кровь бросилась мне в лицо. Толпа… идущая на Версаль! Старый Морепа и Тюрго в Париже, и нет никого, кто мог бы прогнать их. То есть никого, кроме короля!

Луи выглядел бледным, но решительным.

— Как это тяжело, что люди против нас! — сказал он.

Я вспомнила о той минуте, когда мы узнали, что стали королем и королевой Франции, и как мы оба причитали, что еще слишком молоды. Я сразу же забыла о Трианоне, забыла обо всем, кроме того, что должна быть рядом с ним, поддерживать его, придавать ему силы. Я взяла его за руку, и он сжал мои пальцы.

— У нас нет времени на пустые разговоры. Нужны действия, быстрые действия!

Вдруг на его лице появилось прежнее чувство неуверенности в себе.

— Правильные действия! — прибавил он.

Принцы Бово и де Пуа находились во дворце, и он послал за ними. Однако вряд ли они могли заменить Морепа и Тюрго. Он кратко объяснил им ситуацию и сказал:

— Я пошлю депешу Тюрго, а после этого мы должны будем начать действовать.

Я знала, что Луи молча молился о том, чтобы действия, которые он предпримет, были правильными. И я тоже молилась вместе с ним.

Он сел и написал послание Тюрго:

«Версаль атакуют… Вы можете рассчитывать на мою стойкость. На рынок посланы гвардейцы. Я доволен теми мерами предосторожности, которые вы приняли в Париже. Но больше всего меня тревожит то, что может произойти здесь. Вы правы, собираясь арестовать тех людей, о которых говорили. Но, когда будете делать это, хотелось бы, чтобы вы действовали без спешки и тем самым избежали многих несчастий. Я только что отдал приказы относительно тех мер, которые необходимо принять здесь, а также на рынках и мельницах, находящихся поблизости».

Я была рядом с ним. Мое присутствие, казалось, было ему приятно, и это радовало меня.

— Меня тревожит то, — сказал он, — что все это очень похоже на организованный бунт. Это не народ! Ситуация еще не настолько плоха. Пока не произошло ничего, в чем мы не могли бы навести порядок, было бы время. Но совершенно очевидно, что беспорядки кем-то намеренно организованы, спланированы! Людей подстрекают выступать против нас. Почему?

Я вспомнила о том, как приветствовал меня народ, когда я впервые приехала в Париж, и как мсье Бриссак сказал, что двести тысяч человек влюблены в меня. Я вспомнила, как люди приветствовали нас в Булонском лесу.

— Народ любит нас, Луи, — сказала я. — Возможно, у нас есть враги, но это не народ.

Он кивнул, и снова по тому, как он смотрел на меня, я поняла, что он счастлив от того, что я с ним.

Это был ужасный день. Я не могла ничего есть. Мне было дурно, меня тошнило. Ожидание было ужасным, так что, когда послышались крики приближавшихся к дворцу людей, я почувствовала чуть ли не облегчение.

Тогда я впервые увидела разъяренную толпу. Вот они были уже в саду около дворца — нечесаные, одетые в тряпье, размахивающие палками и выкрикивающие оскорбления. Я стояла, немного отодвинувшись от окна, и наблюдала. Один человек бросил в сторону дворца какой-то предмет, который упал на балкон. Это было что-то похожее на заплесневевший хлеб.