Слав Караславов - Низверженное величие

Моторист был невысокого роста, крепкий, плотно сбитый, в свое время он закончил Варненское морское механическое училище, но моряком не стал. Причины были политические, как он объяснил Развигорову, когда нанимался на работу.

Тогда Развигоров сказал ему:

— Политика — это дело твое, а мое — чтобы мельница работала. Ничего другого от тебя не требуется.

С тех пор они встречались несколько раз, но говорили лишь о деле — о замене изношенных деталей, о низком качестве ремней, о дополнительной оплате в сезоне перегрузки. Говорили спокойно, ни в чем у них не было несогласия. А сейчас еще они оба были связаны тайной. Один думал о том, как расположить к себе другого, другой — как бы не попасться на крючок.

— Садитесь, — кивнул Развигоров на стул. — Тотю, принеси еще две рюмки…

— Мне не надо, не пью, — сказал моторист.

— Ну уж, одну-то… — сказал, улыбаясь, Развигоров.

— Так и быть, господин Развигоров. — Моторист вытер ладонью пот со лба. — Тут жить можно…

Чтобы разом отмести все сомнения, Развигоров с ходу взял быка за рога.

— Слушай, Рангелов. То, что сказал тебе Тотю насчет муки, хочу подтвердить лично. Если нужно, дам еще столько, сколько потребуется. Пусть тебя не удивляют эти слова. Могу даже сказать больше с глазу на глаз. Не думай, что я не сочувствую вашей борьбе. Я бы не откровенничал с тобой, но хочу, чтобы ты мне верил: оба зятя моего старшего сына — коммунисты, они сейчас в лесах. Если я даю муку, то это и для них, и для их товарищей. Понимаешь? И если твоим друзьям нужны деньги, я помогу… Мои зятья — это одна причина. Другая — у меня есть основания держаться подальше от властей… Ты, может быть, слышал, что я отказался от министерского кресла?

Моторист слушал внимательно, он медленно взвешивал слова Развигорова. Константин Развигоров был неплохим хозяином, но как разберешь, когда эти богатеи врут, а когда говорят правду. Потому он и не спешил отвечать. Да и не мог ответить. Вошел управляющий, принес рюмки. Чокнулись и выпили. Только уходя, моторист сказал:

— Спасибо, господин Развигоров…

— За что?

— За ракию… — И, помолчав, добавил: — И за то, что не вызвали полицию…

— Остерегайся других, Рангелов, меня не надо…

Спустя два дня Константин Развигоров вернулся в Софию. Одной заботой о завтрашнем дне стало меньше…

Ночь, проведенная на яхте, вывела Бориса Развигорова из равновесия. Впервые им пренебрегла женщина. Все его прошлые успехи — легкие победы над женами начальников и дочерьми разных софийских выскочек — льстили его самолюбию, и он считал себя неотразимым донжуаном. Даже маленькая Док, его тайная тревога, была всего лишь эпизодом, небольшим любовным приключением. Она наивна, открыта и готова сгореть в огне своего первого чувства. А тут он встретил женщину, которой управлял холодный и трезвый рассудок, лишенную сентиментальности, движимую лишь правом на личную свободу. Свобода!.. Борис Развигоров искал слово, которое могло бы ее уязвить, но, представив себе ее гибкую фигуру, стройные ноги, нежную кожу лица и мягкость рук, чувственные губы и острый ум, понял, что может попасть в лапы расчетливой хищницы. В сущности, общество всегда выращивает хищников по своему подобию. Почему бы и ей не быть хищницей в своем городе, в своих джунглях в это смутное время… Мрачные мысли возникали в голове капитана и по другой причине… Безденежье…

Вечер он провел за маленьким круглым столом для игры в бридж. Ставки были большими, его проигрыш чувствительным. Он должен был бы отдать свои золотые часы, и, чтобы спасти его честь, Чанакчиева предварительно купила их за тройную цену, но и эти деньги были проиграны. Прежде чем уйти в свою каюту, она сказала, что теперь у нее будет о нем хорошая «личная память». Борис не знал, насколько дорога будет ей эта память, но он был абсолютно уверен, что без денег здесь появляться больше нельзя. Это вынудило его написать отцу первое письмо. Он сообщил ему о своем решении добровольно покинуть штаб армии, чтобы испытать военную службу на передовой. Время требует, чтобы каждый показал все, на что он способен ради отечества. Он явился сюда, чтобы исполнить свой воинский долг, и суровая прифронтовая жизнь приняла его как сына. Он пространно описывал пустынные каменистые горы, с романтической приподнятостью изображал вечернее море, бескрайнюю ширь, таящую в себе неисчислимые опасности, намекал даже на готовность справиться с любым десантом противника и только в конце письма останавливался на том, как он устроился и что ему нужны деньги. Сумма, которую он просил, могла смутить и самое любящее отцовское сердце, но он-де оставляет за собой право при личной встрече объяснить, зачем ему нужно столько денег и в какое дело он собирается их вложить. Он намекал на доходы, которые надеется вскоре получить благодаря этим суммам, и, чтобы отец не усомнился, упоминал о верфи Чанакчиева, о папиросной фабрике в городе, о каких-то партиях табака по невероятно низким ценам. И обо всем этом писал хитро и туманно. Он хочет, чтобы отец понял, что его сын уже не тот штабной капитан, который жил только сегодняшним днем.

Борис Развигоров перечитал письмо и остался им доволен. Оно было подробное, умное, убедительное. Не может старый Развигоров не раскошелиться для столь толкового и рассудительного сына. Борис Развигоров чувствовал, как ложь с каждым днем все отчетливее становится его сущностью, и если прежде в нем жило ощущение своей вины, то сейчас он просто удивлялся самому себе, своему умению держаться на плаву за счет других. Зачем, в конце концов, отцу столько денег? Что ему с ними делать? Сестры выйдут замуж, они красивые, особенно Диана. Александра уже имеет опыт, она не поддастся теперь случайному чувству, человек, однажды тонувший, знает, как и где перейти реку вброд. При этом Александра умна, и не будет ничего удивительного, если она займет место какого-нибудь другого хищника, постаревшего, отступившего от своего принципа выбирать и оставившего право выбора другим. Сестре не занимать острословия и даже ехидства, но в жизни это не повредит. Это вроде приправы к блюду.

Вот Михаил совсем не такой. Умный индюк, вообразивший, что имеет право приставать к тебе с ненужными советами и даже предрекать будущее. Ему деньги не нужны, он слишком самолюбив, чтобы позволить себе написать такое письмо. Это было бы для него травмой на всю жизнь, а он, Борис, не только написал это письмо — он думает, что имеет на это полное право и поэтому не испытывает никаких угрызений совести. И вообще, эти деньги давно ему принадлежат. Его брат столько лет на отцовские средства учился в Англии, а он — прямо из гимназии в Военное Его величества царя Бориса училище. Старик даже на посылки не тратился, так хорошо их кормили и одевали. От них требовалось защищать царство, быть верными сынами отечества, и вот теперь, когда жизнь прижала Бориса, отец просто обязан дать ему то, что полагается, — внимание и деньги. И, между прочим, если бы отец не совершил ошибки, отказавшись от министерского поста, он, Борис, не оказался бы сейчас в этом каменистом краю, утыканном дальнобойными орудиями, в этой компании гешефтмахеров.