Слав Караславов - Низверженное величие

Дамян понимал, что бессмертие — не в разговорах, а в делах. Весь народ с надеждой смотрел на горы, ожидая прихода партизан. И поскольку враг становился все более коварным и жестоким, постольку народ стремился разорвать сковывающие его путы страха. Ятаки теперь сами искали партизан, и даже более умные буржуа старались оказывать партизанам услуги. Брат Дамяна как-то рассказывал при встрече, что отец их зятя, Михаила Развигорова, спас в эту зиму от голода партизанский отряд. Разрешил снабжать мукой со своих мельниц. Если бы не он, они бы не выжили от недоедания.

Рассказ брата ненадолго задержался в сознании Дамяна, но, вспоминая иногда об этом, он старался найти причины такой доброты крупного дельца. Хочет спасти свою шкуру, думал он, или просто оказался несколько умнее прочих богачей. Иначе он не мог все это объяснить себе. Каждому непредубежденному человеку все становилось сейчас яснее ясного. Красная Армия громила немцев. Дамяна теперь уже радовала мобилизация, беспокоила только нехватка оружия. Партизаны его бригады наслышаны и о подвигах трынских, краснобережных, рилопиринских партизан, бригады имени Чавдара, Шопского отряда, партизан Сливенского края. Средногорье вернуло себе свою старую гайдуцкую славу. Стало известно о захвате Копривштицы. Жандармерия и войска озлобились еще больше. Облавы теперь проводились не от случая к случаю, а систематически. Убивали всех, заподозренных в связях с партизанами, от отцов до невинных детей. Повсюду шли ужасные расправы. И Дамяну приходила в голову старая истина — умирающий зверь свирепствует перед своей смертью. Эту истину они испытали и испытывают и на собственной шкуре. Двух человек потеряли при попытке перейти мост через Марицу, еще пятерых оставили в бою у Двух родников. Лесничий здешней округи выдал полиции расположение лагеря одного из отрядов, и в сражении погибло десять человек. И там, внизу, происходило то же самое. Однажды, спустившись в центр зоны, он узнал о гибели Бялко. Много неясного было в его смерти. На Бялко, его друге и товарище, держалось многое в окружном руководстве. Он часто посещал партизанские отряды, чтобы устранять дрязги, утихомиривать вольницу среди командиров, проводить в жизнь решения центра. Его человечность была широко известна. Партизаны любили его, ценили за песни. Особенно хорошо он пел русские песни. И научился им не где-нибудь, а в тюрьме, в великом университете жизни. И этот отважный человек и умелый руководитель погиб при каких-то странных, совершенно непонятных обстоятельствах. Его вызвали с докладом в штаб зоны, была даже записка с подписью. И он явился, но уже по лицам товарищей, по их удивлению понял, что тут что-то не так. И все же, воспользовавшись случаем, решил навестить жену, сделать еще кое-какие другие дела, прежде чем снова уйти в горы. Дамян своими глазами видел эту записку, Бялко заходил к нему по дороге в штаб. Жаль, не спросил Дамян, кто передал ее Бялко. Надо все же будет разобраться в этом деле. Останется жив, разыщет виновных в смерти друга. Не могли полицаи случайно оказаться на его пути. И почему сопровождавший его человек бежал и оставил Бялко одного на улице Кючюк-Париж? Почему полицейские не кинулись и за тем человеком, а только за Бялко? Почему был окружен весь квартал, а в окрестных полях устроены засады?

Бялко все же ушел из окружения, раненный, сумел запутать преследователей, но попал во вторую засаду у канала. Дамян хорошо знал своего друга, знал даже звук его пистолета, совершенно особый звук, непохожий на другие. Этот пистолет отвечал на вражеский огонь до последней пули. Бялко погиб героем. Потому что и жил как герой.

Дамяну все казалось, что весть о его смерти ошибочна. Казалось, вот-вот Бялко снова появится в бригаде. Снимет свой старенький рюкзак, сядет с друзьями в кружок и подхватит ту песню о юноше, который просил своего коня не оставлять его в поле одного, вдали от товарищей… Товарищи… Многих уже не осталось в живых. Но те, кто еще жив, должны помнить о павших и пролить свет на обстоятельства их смерти.

Когда он слушал рассказ Чугуна о последних часах Бялко, ему хотелось закричать, что это неправда, но суровая, жестокая жизнь не считается с чувствами. Он спросил о записке, и ему обещали узнать, от кого она пришла. Вот и все. Жизнь и смерть встретились, и смерть одержала верх. А теперь надо беречь от смерти живых. Думать в первый черед о них. У Чугуна не было времени разбираться в этом деле. А если бы и было, вряд ли он сумел бы добраться до истины. Враги не гнушались ничем. Узел борьбы оказался затянут так крепко, что рассечь или развязать его мог только кто-то третий. И этот третий уже приближался. За его спиной были Курская дуга, Ясско-Кишиневская операция; ждали, что скоро он постучится и в болгарскую дверь. А Бялко не умер. Он навеки в одном из отрядов бригады. Отряд составлен из его земляков и носит теперь его имя. Бялко продолжает сражаться.

Дамян встал, сбил огонь, мелкие искры брызнули в небо и погасли. Пятно тени вокруг него увеличилось и тут же снова сжалось. Лесистая гора баюкала тишину в своих объятиях. Пестрая поляна приютила партизан, их сморила дневная усталость и усыпили запахи трав. С каждым днем людей становилось все больше и больше, оружия не хватало. То, которым партизаны владели, было завоевано кровью, за то, которое они добудут, также будет заплачено кровью. Жестокая правда, но — правда. Это понимали все. И тут сантименты неуместны. Даже комиссар, который был больше сосредоточен на политическом воспитании, не мог отрицать этой истины. Она становилась ныне необходимой, первостепенной. Приходилось отсылать обратно людей, не имеющих оружия. Лучше иметь хороших ятаков, чем безоружных и бесполезных едоков в отряде. Никаких двух мнений здесь быть не могло. Дамян смотрел на спящих бойцов, на летнее горное небо, но думал не о его красотах. Думал он об оружии.

«Ах ты, паршивая собака! Сейчас… Сейчас ты у меня получишь!»

Бекерле крался как тень. Солнечный свет лежал на траве. Слепил. Бекерле остановился на лестнице виллы и долго целился в тощую собачонку, приютившуюся под забором. В момент выстрела рука таки дрогнула, и пуля со свистом вонзилась в ствол дерева. Испуганный пес вскочил, поджал хвост и, заскулив, скрылся в кустарнике. Адольф Бекерле вытащил магазин, выщелкнул из ствола стреляную гильзу и крупными шагами направился к забору. Пуля ободрала кору дерева. Жаль, не попал в собаку, она этого заслуживала. От нескольких кур, которых они разводили на вилле, остались только две самые молоденькие. Вначале думали, что сюда повадилась лисица, но потом заметили, что каждое утро здесь появляется собака и отлеживается в кустах у забора.