Ян Дрда - Знамя

«Не место рабочему флагу в трактире, где гуляют да пьют. Под крышей дома рабочего — вот где он должен храниться», — так говорил папаша. И товарищи согласились с ним. Дома папаша специально оборудовал небольшую каморку для флага. И как оборудовал! Она была чисто убрана, побелена, на стенах висели портреты Маркса и Энгельса и еще одна картина — не помню уж чья! — изображавшая, как Свобода ведет народ на баррикады. Не знаю, поверите ли вы, но в эту каморку папаша никогда не входил в шапке. На полочках у него лежали старые газеты — «Заря», «Право», «Сентябрь», рабочие календари, брошюры, песенники. Но если, сохрани бог, мать пробовала припрятать в каморке что-нибудь из домашних вещей, тут начиналась гроза… Настоящая гроза, должен вам сказать, хотя вообще-то наш папаша — большой добряк.

И вот, представьте себе, появляются однажды двое — некий Филка и молодой Бургр, который стал чиновником в больничной кассе потому, что умел хорошо выслуживаться перед хозяевами. «Товарищ Хоура, ты порвал с социал-демократами. Наша организация послала нас за флагом…» Папаша покраснел, сжал зубы, а потом как крикнет матери: «Марьянка! Открой двери!..»

Мать, конечно, послушалась. Папаша шагнул к своим гостям, схватил каждого за воротник, пронес их через комнату, через коридор до порога — и сбросил с крыльца. Я как раз собирался идти в шахту в послеобеденную смену. Я сказал папаше: «Смотри, это может плохо кончиться. Тебе следует посоветоваться с товарищами на тот случай, если эти снова вздумают прийти к нам…» Но куда там! Папаша накричал на меня. Он, дескать, сам сумеет справиться, и пусть я держу свои разумные советы при себе.

Не следовало мне идти в тот вечер в шахту, но что поделаешь, так уж случилось…

Домой я вернулся поздно — примерял в половине одиннадцатого. И едва доработал до конца смены, все валилось из рук. Товарищи опрашивали, чем это я так расстроен, а я чуть было не рассказал им все да вовремя удержался. Подумал, что папаша сильно рассердится, если пойдут об этом разговоры, и что после полученного урока, быть может, к нему не сунутся больше за флагом. Но, подходя к дому, я понял, что стряслось что-то нехорошее. Обычно у нас укладывались спать вместе с курами, потому что вставали до рассвета (отец ту неделю работал в утренней смене), а тут вдруг в окнах свет. Я бросился бегом к крыльцу, ворвался в комнату и вижу: у стола сидит заплаканная мать, Всхлипывают сестры Аида и Марука, словно на похоронах. А папаши нет…

— Где папаша?!

Из-за слез мать так и не смогла мне ничего ответить. Лишь спустя несколько минут удалось выпросить у девушек, что случилось… Представьте себе, что эти подлецы прислали за флагом — за красным рабочим флагом… жандарма! И как раз этого рыжего Зунта, австрияка, который во время войны отнимал у наших женщин все до последнего зернышка и которого люди после переворота хотели повесить… Его; вынуждены были тогда перебросить на два года в другое место. А потом, после двадцатого года, когда кое-кто решил, что у рабочего класса уже выбиты зубы, этот милейший Зунт как ни в чем не бывало опять объявился у нас.

Да, так вот этот самый Зунт пришел к нам и — именем закона! — начал орать на папашу. Нужно сказать, что папаша вовсе не великан, но силы у него в ту пору было достаточно. Зунт понадеялся на винтовку да на закон, но не успел он взяться за ремень и прицелиться, как папаша вскочил и прыгнул… От стола к двери… Хороших три метра… Оба они упали затем на землю. Кто кого! У винтовки оторвался ремень, от плаща Зунта отлетели пуговицы, шапка его покатилась в сторону. Папаша одержал верх. Он схватил Зунта, как мешок ячменя. На этот раз он не требовал, чтобы мать открыла дверь, сам распахнул ее одним ударом ноги. И швырнул жандарма с крыльца прямо в навозную кучу. Зунт убежал без шапки. Как видно, кинулся прямо за помощью. Папаша вернулся в комнату молчаливый и только тяжело дышал. Мать принялась плакать: «Что теперь с нами будет!» Но папаша прикрикнул: «Что будет, что будет!.. Посадят меня — и больше ничего! Не в первый раз и не в последний…»

Вдруг, славно вспомнив что-то, он бросился из комнаты в каморку с флагом. Мать сквозь закрытые двери услышала, как там что-то затрещало, будто разрывали крепкую материю. Потом тяжелые шахтерские ботинки папаши протопали по лестнице, ведущей на чердак. Мать задрожала: она подумала, что папаша принял все случившееся слишком близко к сердцу и хочет теперь повеситься. Она бросилась к двери — та оказалась запертой. В отчаянии билась мать воем телом о неподатливое дерево. Но тут шахтерские ботинки опять протопали по лестнице: папаша спускался вниз. Он отпер ключом дверь: «Что ты дуришь, Марьянка!.. Думала, руки на себя наложу? Разве ты не знаешь, как сильно я люблю жизнь и как хочу дождаться вместе с вами лучших времен!..»

Только мать немного успокоилась — опять жандармы явились. На этот раз трое. Папаша, разумеется, уже не стал сопротивляться. Они наставили на него винтовки и потребовали «Именем закона выдайте флаг законным владельцам». Папаша пошел в каморку, и один из жандармов последовал за ним. Через минуту отец вынес голое древко от флага. Только около гвоздиков остались красные ниточки. «Вот вам палка, — сказал папаша жандармам. — Для ваших «законных» владельцев красный флаг не подходит. Пусть прибьют себе желтый, когда пойдут на парад».

Жандармы надели папаше наручники. Один караулил его с винтовкой в комнате, двое других перевернули вверх дном весь дом до самой крыши. Надеялись отыскать флаг. Чего только не обнаружилось в старом хламе во время этих поисков! И капканы, и проволочные ловушки для зайцев… А флага нет как нет!

На следующий день отвезли папашу в областной суд. В районе побоялись оставить: как бы шахтеры не вздумали освободить его. Еще до суда на допросах приставали к нему: «Скажите, где флаг. Это смягчит вину». Но папаша был нем, как дуб, молчал. Три раза обыскивали наш дом, но как найти иголку в копне сена? Не нашли… В конце концов папашу обвинили в краже флага и присудили к двум годам.

Дома было очень плохо. Мать не переставала плакать, меня выгнали с шахты, несмотря на протесты шахтеров. Одно время дело чуть не дошло до забастовки, но затем «пожарники» из профессиональной организации ловко все потушили. Они, разумеется, тоже признавали, что со мной поступили скверно, но доказывали, что нельзя, мол, из-за одного человека рисковать всем. И обещали: «Как только утихнет шум по поводу отца, устроим, чтобы тебя взяли обратно». Шахтеры в конце концов устали от всей этой возни и замолчали. Только несколько человек в знак протеста вышли из партии социал-демократов. На этом все и кончилось. Коммунистическая партия у нас тогда только-только разворачивала работу, да и понимания в голове у нашего брата не хватало… Грустное это было время. Я наконец устроился на поденную работу и трудился от зари до зари. Сколько часов — столько крон…