Виктор Дьяков - В году 1238 от Рождества Христова

Бурундай, не поднимая головы, поблагодарил:

– Спасибо за милость Великий хан. Но мне не надо награды. Служить тебе для меня самая большая награда. Прошу тебя лишь об одной милости. Позволь мне наказать этого дерзкого коназа Милована.

– Так-так… Мы собираемся идти на Новигород, а ты вновь собрался бегать по этим лесам и болотам. Смотри, опять без добычи останешься. Новигород самый богатый город в Урусутостане, там много золота, серебра, нежных цапель и жирных уток, больше чем в Ульдемире. Ты хочешь лишить себя и своих людей такой добычи? – Бату-хан смотрел с прежней усмешкой. – Хорошо, я подумаю…

Монголо-кипчакское войско жило предвкушением очередного победного похода на самый большой и богатый орысский город, в котором Джихангир обещал своим воинам и самую большую добычу. Старые воины, которые служили еще под началом деда Джихангира, великого Чингисхана, говорили что таких богатых городов как Ульдемир они не брали с тех пор, когда перед ними пали Бухара, Хорезм и Ургенч. Но на юге не было той добычи, что в первую очередь ценилась у молодых воинов: белотелых, светловолосых жирных уток. Ведь нежных цапель простым воинам, да и десятникам с сотниками приходилось отдавать. Но знатные орысские женщины нередко сочетали в себе оба эти в монголо-кипчакском понимании женской красоты притягательных качества, полнотелость и нежность. И как тут в пылу грабежа простому нукеру разобрать, кто перед ним, можно и ошибиться, а за ошибку не станут ломать хребет. Вон если в Ульдемире Джихангир даже княгиню уступил сначала Бурундаю, а потом она досталась многим, пока была жива… Если Новигород богаче Ульдемира, то там можно еще больше взять сытых и нежных женщин, уток и цапель и тех в ком совмещено и то и то, еще больше возможностей для получения великого наслаждения от одержанной победы.

Пока же действительность не соответствовала ожиданиям. В Торжке большой добычи не взяли. Кроме того на исходе были провизия и фураж. Обычно все на нужды войска брали с покоренных народов. Но здесь не степь, где негде спрятаться, а леса. Орысы в них попрятались, туда же угнали скотину, а стога с сеном, если не могли увезти, пожгли. Облавные сотни рыскали по лесам, но далеко заезжать было опасно. Легко было заблудиться, заехать в болото, или попасть в засаду. Тут еще стало припекать солнышко, вступала в свои права весна, началось обильное снеготаяние, многие дороги стали вообще непроходимы. Пора было выступать в поход, но никак не удавалось обеспечить главного условия успешного броска на триста верст до Новигорода, заготовить достаточно фуража, пищи для более чем ста тысяч лошадей.

В один из дней, когда в направлении Новигорода уходили отряды, чтобы наконец найти удобные пути следования всего войска, Джихангир повелел явиться к нему Бурундаю. Он объявил ему свою волю:

– Ты просил, чтобы я позволил тебе наказать того дерзкого урусутского коназа, который вырезал отряд твоего тысячника? Что ж дух Сульде благоволит тебе. Наш поход на Новигород задерживается, все дороги превратились в непроходимое болото и идти туда сейчас никак нельзя. Потому, я позволяю тебе с твоим туменом идти и наказать того коназа. Думаю, ты накажешь его как подобает, в назидании другим. Его голова, так же как и голова главного орысского коназа Гюрги должна быть приторочена к твоему седлу. Все должны знать, что никому не дозволено безнаказанно вырезать наших воинов, потому что мы непобедимы…

В этот поход Бурундай взял с собой сотника Алтана с несколькими уцелевшими воинами из отряда Мансура. Они должны были исполнять обязанности проводников. Бурундай понимал, что перемещение такого большого войска вряд ли останется незамеченным, но делал все, чтобы продвигаться как можно более скрытно. Но когда тумен дошел до места засады, где была уничтожена большая часть отряда Мансура… Здесь уже о маскировки пришлось забыть, так как надо было собирать застывшие в таявшем снегу и частично объеденные зверьем трупы. Их сложили прямо на дороге и сделали погребальный костер. Воины смотрели на костер и клялись жестоко отомстить орысам. Понимая, что Милован уже наверняка знает о приближении его тумена, Бурундай уже не спешил. Неподалеку от места засады устроили большой привал. Сам темник сидел в своем шатре и внимательно слушал Алтана.

– Вход в селение перегораживает деревянная стена из толстых бревен. В стене ворота. Но даже если выбить эти ворота тараном, конным там не пройти, сразу за воротами деревья навалены. Обойти стену нельзя, в лесу снег глубокий, лошадям по грудь. Пешим в лесу тоже трудно идти без дороги по снегу, в него легко попасть стрелой, а орысы метко стреляют из луков. И в снегу они не проваливаются, а очень быстро бегают на деревянных палках загнутых спереди, – Алтан говорил, словно оправдывался, обнародуя причины по которым Мансур, а потом и он были здесь разгромлены.

– В обход ходили? – спросил Бурундай, глядя на кусок выделанной кожи, на которой Алтан нарисовал примерный план села и его окрестностей.

– Да, Мансур посылал сотни в обход и справа и слева по дорогам. Справа оказалось непроходимое болото, а те кто влево пошли уперлись в овраг, дно которого орысы утыкали кольями и наставили капканов, а сами с другой стороны оврага засели с луками. Здесь тоже людей потеряли и назад вернулись, – Алтан показал на плане и этот неудачный маневр.

– Так-так… и еще ты говорил, что от горящих стрел орысские дома так и не загорелись?

– Нет, не загорелись… На крышах снег лежал, а там где его не было солома сырой наверное оказалась. Чтобы те дома зажечь, надо не горящими стрелами стрелять, а к самим домам с факелом подойти.

– А почему не подошли и не подожгли? – с явной издевкой спросил Бурундай.

– Так не смогли. В обход не прошли, в лоб тоже, людей много положили, и орысов много оказалось, больше чем мы думали. Это сейчас у нас целый тумен. Если ворота разобьем, деревья за ними раскидаем да на конях ворвемся, – теперь Алтан явно намекал, что было бы у нас людей как у тебя в тумене, то и мы бы тут справились.

– Зачем в лоб? Опять много своих воинов положим. И так вы с Мансуром уже сколько их загубили…

У Бурундая уже родился план предстоящего боя, но Алтана в него посвящать он не собирался. Одно дело учить молодого и способного ученика. А учить сорокалетнего сотника, который уже больше половины своей жизни провел в походах и сражениях, но так и не проявил полководческого дарования, а сотню получил не за умелое командования, а «за выслугу лет»… Нет, учить такого дело бесперспективное. Когда-то и Бурундая, тогда еще совсем молодого сотника заметил и стал продвигать сам Субудэй-богатур. Но сейчас Субудэю уже семьдесят лет, он слишком стар, чтобы самому командовать туменами, преодолевать верхом многоверстные переходы. Потому умный Субудэй заранее подготовил Бурундая, увидя в нем достойного преемника. К тому же хоть Субудэй и чистокровный монгол, но тоже не потомственный найон, он всего лишь сын кузнеца. Найоном его сделал Чингисхан, по достоинству оценив его полководческие заслуги, причем найоном полноценным, дав ему во владение стада скота, ну и все что полагается найону, пастухов с их семьями, захваченных в походах рабов. И Бурундай хотел стать таким же как Субудэй, что бы и его наградили, возвели в полноценные найоны.