Виктор Дьяков - В году 1238 от Рождества Христова

И все вроде бы к тому шло, да вот беда, невзлюбил его сам Бату-хан. За что? Потому что он полукровка? Но в этом есть и свои преимущества: рядовые воины и монголы и кипчаки, все считают его своим. Потому они так верны и послушны ему, и готовы по его приказу не раздумывая идти на смерть, не из страха наказания – они ему верят. Видимо и за эту любовь к своему темнику простых воинов его так невзлюбили спесивые потомственные найоны. Ну и конечно завидуют его удачливости, его таланту. Да это ладно, пусть завидуют, плохо то, что скорее всего его таланту завидует и сам Джихангир.

Бурундай, находясь еще относительно далеко от цели своего похода, уже утвердился в окончательном решении на предстоящую битву и отдавал приказы своим верным тысячникам и сотникам. Одному из них он ставил такую задачу:

– Ты подведешь свою тысячу вот сюда, здесь будет овраг с кольями и капканами. В этот овраг не ходите и штурмовать его не пытайтесь. Одну сотню спешиваешь и пусть прячась за деревьями завяжут перестрелку с орысами, стоящими на другом краю оврага. Еще одну сотню спешиваешь и разбив на четверки посылаешь по снегу в обход оврага. Старшим четверок строго-настрого запрети приходить на помощь тем четверкам, которые наткнутся на орысов. Кто наткнутся пусть вступают в бой, а следующим за ними четверкам в бой не вступать, а обойти это место и идти дальше к селению. Так, я думаю, самое малое с десяток четверок сумеет пройти. Мы же здесь на дороге начнем лобовой штурм, и почти все орысы будут защищать свою деревянную стену. В это время просочившиеся в село четверки должны зажечь дома орысов.

План Бурундая был прост. Увидев за своими спинами горящее село, защитники деревянной стены, в первую очередь смерды побегут тушить свои дома, спасать семьи и ослабят оборону стены и коназу с его немногочисленной дружиной на ней никак не удержаться и этот главный рубеж будет преодолен с небольшими потерями. Бурундай не верил, что противостоящему ему коназу удалось создать войско с крепкой дисциплиной. Он сам видел в битве на льду Сити насколько непрочно такого рода наспех собранное войско, как оно подвержено возникновению паники, при которой сразу покидает поле боя.

Известие, что татары жгут погребальный костер на месте засады у Рыжей Гривы, в Киверичи принес охотник, промышлявший в тем местах малую дичь. Минуло всего полторы недели после венчаний и прошедших затем свадебных пиров. Семейная жизнь, особенно у людей не относящихся к низшим сословиям, это чаще всего жизнь в удовольствие, конечно если супруги женятся по любви. Простолюдинки, что выходили замуж в тот же день, что и Голуба, не могли ей не завидовать, не столько тому, что она выходит за потомка племенных князей, а более конкретно и приземлено. Завидовали тому, что Голубе не надо через день после свадьбы уже встать ни свет, ни заря и бежать с деревянной бадьей доить корову, потом топить печь, готовить еду… угождать свекрови и прочей мужней родне. У Голубы не было ни свекрови, ни какой другой родни со стороны мужа, она пришла в княжий дом не просто хозяйкой, она пришла госпожой, даже со своими дворовыми девками.

В тот день, как и все дни после свадьбы, Милован с Голубой спали долго. Милован не привык так долго валяться в неге, да и к слишком для него мягкой перине, что в качестве приданного принесла с собой Голуба, не мог обвыкнуться. Тем не менее, он с удовольствием подчинялся своей молодой супруге, которая просто из озорства, не отпускала его из постели. Конечно, Милован мог настоять и встать как обычно спозаранок, но он, предчувствуя, что таким образом нежиться им с Голубой, возможно, придется недолго, и потому уступал, отдаваясь во власть любовных ласк. Когда князя позвали к прибежавшему с Рыжей Гривы охотнику, Голуба не сразу осознала надвигавшуюся опасность. Она продолжала томно-лениво потягиваться на перине, желая как можно скорей вновь ощущать тело любимого. Вернувшись из сеней в горницу, Милован тут же начал одевать бранное облачение. В опочивальню он зашел уже в доспехах только без оружия:

– Голуба, татары идут, вставай родная, одевайся и готовься вместе со всеми на болота уходить.

Ошеломленная Голуба села на своей «приданной» перине, одеяло сползло, распущенные волосы рассыпались по спине, плечам, груди. Она в своей наготе смотрелась такой нежной, прекрасной… и беззащитной. Милован замер и невольно подумал: пошлет ли Бог ему еще это счастье, вдыхать ее запах, ощущать мягкое как пух, податливое тело, в котором, казалось, совсем не было костей, все то, чем он наслаждался эти дни после свадьбы… Милован усилием воли сбросил созерцательное оцепенение, наклонился и укрыл ее ярко-красным атласным одеялом:

– Ладно, полежи еще, а мне идти надо людей собирать, к брани готовиться. Не бойся, мы их били и еще побьем.

Но Голубу слова мужа не успокоили, ее охватил страх. Она обхватила Милована за шею и не обращая внимания, что одеяло вновь с нее сползло, прижалась грудью к его холодной кольчуге, стала целовать его щеки, лоб, губы, не чувствуя, что на ее нежной коже остаются ссадины от кольчужных пластин и зазубрин в тех местах куда приходились удары татарских стрел и сабель…

Милован вместе со Жданом осмотрели готовность к бою тына, сходили к оврагу… Защищать село вышло все способное носить оружие мужское население Киверичей включая беженцев. Всего набиралось даже больше чем в предыдущем бою – свыше четырехсот человек и уже все они были вооружены если не своим, так добытым у татар оружием, и облачены в снятые с них доспехи. Но, опять же, полностью положиться можно было не более чем на сто-стопятьдесят человек старых оружников и ополченцев, хорошо проявивших себя при отражении первого удара татар и в бою на Рыжей Гриве.

В тот день татары так и не появились. Вперед выслали дальний дозор, а на тыне не смыкая глаз, постоянно дежурили караульные. Большую часть людей на ночь отпустили по домам. Пришел домой и Милован, но пробыл там недолго, лишь слегка перекусил. На предложение Голубы пойти в опочивальню отдохнуть… с виноватой улыбкой отказался и вновь ушел.

Татары объявились перед рассветом. Об их приближении возвестил примчавшийся во весь опор дальний дозор. Подняли тревогу, и когда сотня татар приблизилась к тыну, ее встретили стрелами. Татары поняв, что их ждали, развернулись и, закрыв спины щитами, в полном порядке отступили.

Рассвело. Милован, стоя на верхней площадке тына сквозь легкую хмарь, всматриваясь в группу татар, стоявших на недосягаемом для лучников расстоянии и по-всему о чем-то совещавшихся. Среди них выделялся рослый сутулый всадник в шлеме украшенным конским хвостом. Милован велел привести толмача-булгарина.