Вадим Каргалов - Даниил Московский

Княжич Юрий уверен: если ему не удастся склонить на сторону Москвы хана Тохту, князь Андрей сызнова приведет ордынцев и беда постигнет Московское княжество.

От предстоящего — встать пред грозными очами могущественного Тохты — Юрию делается страшно, его пробирает внутренний холод от самого живота. Мнится ему: вот он на коленях перед ханом, вдруг палач волочет его на казнь, уже занес над ним саблю…

Все ближе и ближе конец пути, и сон у Юрия делается беспокойным, а ночи длинными, утомительными. Если бы снова оказаться в Москве и не чувствовать ужаса от предстоящей встречи с ханом! Он вспоминал прежнею жизнь, и она чудилась ему прекрасной и далекой. Юрий молил Бога быть к нему милосердным в этом ужасном логове, где каждый захочет вцепиться в него, московского княжича…

На исходе месяца мая-травня показалась княжичу столица государства Золотой Орды: ханский дворец и мечети, дворцы вельмож и дома, обнесенные глинобитными заборами, православный деревянный храм и еврейская синагога и еще множество иных построек огромного города Сарая, заселенного разноплеменными народами, — города, на много верст прилепившегося к полноводной Волге-реке.

Провожая сына, князь Даниил напутствовал:

— В Сарае перво-наперво навести владыку. Епископ Исмаил подскажет, кто у хана в особой чести. С того и начинай, одари. Как вельможи нашепчут Тохте, так и отзовется.

А еще велел передать князь Даниил владыке кожаный кошель с деньгами на храм.

— Нищ дом Христа в сердце неверных и нищ приход, а страждущих великое множество, — говорил московский князь. — Пусть малый дар княжества Московского примет владыка Исмаил, от чистого сердца даю.

Въехав на грязную улицу, княжич Юрий направил коня к караван-сараю. Следом за ним ехали гридни, скрипел обоз.

Жилище у епископа Исмаила бедное, комнатенка ровно келья монашеская: зарешеченное оконце, своды низкие, а под писанным на доске образом столик-налой. У стены лавка широкая, войлоком покрытая, на ней спит епископ.

У оконца стол с вычищенной добела столешницей. Старуха внесла миску с ухой из осетрины, вареное рыбье мясо с очищенной луковицей, хлеб на деревянном подносе, удалилась молча. Исмаил уселся в плетеное креслице, указал Юрию на место напротив:

— Отведай, княжич, еды нашей, чать, устал в дороге.

— Не токмо телом, владыка, но и душой. Терзаюсь, впервой ведь такое посольство правлю, хан в нас, русских князьях, данников своих зрит.

Епископ поднял очи к иконе:

— Господь не оставит тебя, княжич, уповай на него.

— Молюсь, владыка.

— Что великий князь Андрей?

— Козни творит, княжество Московское от него обиды терпит, притеснения. На Переяславль глаз положил, а то не хочет признать, что переяславский князь Иван княжество свое Москве завещает.

— Алчен, алчен великий князь Андрей и скуп, — согласился епископ. — Яз ли того не ведаю? В Сарае бывая, щедр к ханским слугам, а церковь стороной обходит. В прошлый приезд княгиня Анастасия только и побывала в нашем храме… А ты ешь, княжич. Верно, хан к тебе милостив будет, только ты гордыню смири, не показывай.

— Да уж, владыка, не до гордыни.

— Воистину, сыне, княжич Юрий. Как ни хоробр был дед твой, князь Невский Александр Ярославич, а и того Орда сломила, преклонил колена перед ханом Берке. Если бы не согнулся, смерть лютая ждала его. Ты, княжич, времени не теряя, ищи тропинку к сердцу хана через мурзу Чету и иных, кто к Тохте близок. От них хан либо любовью к те проникнется, либо ненавистью. Ту тропинку рухлядью устилай.

— Молю Бога, владыка, чтоб не появился великий князь в Орде.

— Торопись, сыне.

Епископ встал, осенил Юрия двуперстием. Княжич опустил голову.

— Пусть благословен будет путь твой, — сказал Исмаил. — Господь не оставит тя. Молю Господа, пусть разум осенит князей и не распри раздирают землю нашу, а единение. Князю Даниилу передай поклон и спасибо за пожертвование щедрое. На него начнем строить в Сарае еще церковь с золотыми крестами на куполе да подворье при ней, чтоб князья русские, в Орду приезжая, на владычном подворье останавливались, а не гнулись по-собачьи в караван-сараях.

Минул месяц, прежде чем вошел он, княжич Юрий, в большой зал ханского дворца. Ноги отказывались идти, но будто кто-то неведомый толкал его вперед, к месту, где на возвышении восседал тот, кто держал в страхе и повиновении полмира.

Следом за. Юрием нес гридин Олекса на вытянутых руках меч, а другой гридин — серебряное блюдо с золотыми украшениями.

Юрий видит хана. Тот сидит неподвижно, прищурив и без того узкие глаза. На Тохте расшитый золотой и серебряной нитью зеленый халат, из-под которого виднеются носки сапог красного сафьяна.

Вокруг ханского помоста толпятся татарские царевичи, вельможи, чиновники — нойоны. Они непроницаемы. Юрий не замечает их, сегодня все ему на одно лицо. Но у каждого Юрий успел побывать накануне и всех одарил богатыми дарами.

Олекса подал княжичу меч, после чего Юрий опустился на колени, протянул оружие. Один из ханских телохранителей принял меч, другой — блюдо с драгоценностями.

— Великий хан, этот меч дед мой Александр Ярославич Невский добыл в бою с варягами, им сражался ярл Биргер.

— Ты внук князя, любимца ханов Батыя и Берке, — заговорил Тохта, и голос у него тихий, с хрипотцой. — И ты ищешь у меня защиты. Я дал ярлык на великое княжение сыну Невского, конязю Андрею, но чем не угоден конязь Андрей конязю Даниилу?

— Мы все, великий хан, твои данники.

Губы Тохты искривились в улыбке. Он кивнул, а Юрий продолжал:

— Москва совсем малый и бедный удел, но великий князь Андрей ненасытен, он норовит отобрать у княжества Московского даже то малое, чем оно владеет.

Тохта нахмурился:

— Мне о том известно, и не для того я дал ярлык конязю Андрею, чтобы он творил насилие над другими конязями. Возвращайся, Юрий, в Москву и передай конязю Даниилу: только великий хан имеет право давать и отбирать у конязей их уделы и вершить над ними свой суд.

Тохта слегка повел ладошкой, и этот жест означал, что Юрий свободен. Княжич поднялся с колен и, пятясь, продолжая кланяться, покинул зал.

При впадении Твери в Волгу много лет назад срубили новгородцы городок и нарекли его по имени реки Тверью. Входила Тверь в состав Переяславского княжества, но вскоре город вырос, окреп и стал самостоятельным княжеством, а удобное положение на торговом пути сделало Тверь богатым городом.

В посадах тверских укреплений селился мастеровой люд. Особенную славу Твери составляли каменщики-строители.

В лето тысяча триста первое приехал в Тверь князь Даниил Александрович и был любезно принят братом своим двоюродным, князем Михаилом Ярославичем.

В ту пору еще не наблюдались распри между Тверью и Москвой, оба князя опасались великого князя Андрея, алчности его неуемной. И речь вели московский и тверской князья о том, как совместно противостоять ему.