Владимир Малик - Князь Игорь. Витязи червлёных щитов

Хан Кза, соглашаясь, кивнул головой.

Почти полверсты они брели по колено, а кое-где и по пояс в воде. Впереди Овлур, позади — Игорь. Оружие и одежду несли на плечах. А когда у берега стало поглубже, по мокрому толстому стволу подрытого водой дерева, склонившегося в речку, выбрались на берег, оделись и, не мешкая, тронулись по звериной тропинке в дикую лесную чащу.

Там было тепло и сыро. Вокруг стояли густые кустарники, над ними высились вербы и осокори [111] [111] Осокорь — чёрный тополь. . Через их разлапистые ветви кое-где пробивались тонкие, как копья, лучи лунного света.

Шли молча, осторожно, чтобы и треска сухой ветки под ногами никто не услышал. Иногда останавливались и напряжённо прислушивались… Нет, никого не слыхать. Только где-то вдали заухает сова, зашипит над головой сыч да большая рыбина всплеснёт на воде. И снова тишина.

Тропинку едва видно: петляет в чаще и тем удлиняет путь. Но Овлур ни на шаг не сходит с неё, чтобы не заблудиться в этом ночном дремучем лесу.

Утро встретило их седым туманом и густой холодной росой. Туман — к радости: скрывает от постороннего глаза. Роса — коварна: пройдёшь по ней, и останется после тебя широкий, хорошо заметный след. К тому же от росы беглецы мокрые по самые уши. Одежда — хоть выжимай! Вода с неё так и капает. От холода закоченели, посинели. Лица и руки покрылись гусиной кожей.

Когда солнце поднялось выше, согрелись, обсохли. Зато устали, проголодались — едва шагали.

— Овлур, ты бы рассупонил свою торбу, — не выдержал князь Игорь, — есть хочется, аж душа болит!

Овлур оглянулся. Осторожно, чтобы не оставлять после себя следов, повернул в сторону от тропинки, к зарослям ракитника, растущего вдоль поляны, и юркнул под ветви.

— Сюда! — позвал тихо.

Здесь было солнечно, тепло и тихо. Лишь мохнатый шмель гудел, перелетая с цветка на цветок, да где-то тонко цвинькнула синица: «Цвинь! Цвинь!»

Оба сразу повалились на траву. Овлур скинул с плеча торбу, достал два куска плотной вяленой говядины, и они молча накинулись на вкусное, солоноватое мясо.

Потом, разомлевшие от еды, заснули — прямо на солнце. Спали до самого вечера.

Проснулись от недалёкого конского топота. Овлур вскочил на ноги, но Игорь успел схватить его за рукав.

— Тс-с-с! Без шума! Чтоб и листок не шелохнулся!

Они осторожно раздвинули ветви.

Из леса на поляну выехали пять всадников. Остановились, рассматривая всё вокруг.

— Это люди хана Кзы, — шепнул Овлур. — Я их знаю… Старый — это Байток, позади — его выводок: сын и внуки. Без сомнения, идут по нашему следу… Что же делать?…

— Если повернут в нашу сторону, будем стрелять! — ответил Игорь. — Их пятеро… Я беру на себя переднего… Ты — последнего, но целься точнее, чтобы ни одного живым не выпустить!

Тонкие стрелы с железными наконечниками мгновенно выхвачены из кожаных тулов и наложены на тугие тетивы луков. Одно движение — и они полетят в грудь преследователей.

Но Игорь предостерегающе поднял палец.

— Пока не стрелять!

Половцы в это время сгрудились в кружок и о чём-то тихо спорили. Говорили возбуждённо, размахивая руками. К сожалению ни одно слово не долетало до слуха. Однако, судя по жестам, всё же можно было догадаться, что Байток настаивал обыскать ближайшие кусты, а его сын и внуки предлагали ехать дальше.

Напряжение нарастало. Чьё же мнение перевесит? Вступать с половцами в открытый бой Игорю не хотелось. Преимущество на стороне преследователей — они находились на своей земле и к ним в каждую минуту могла прийти помощь. А кто поможет беглецам? К тому же даже лёгкое ранение одного из них сильно осложнит положение обоих.

Игорь застыл недвижимо. Овлур тоже замер. Каждому стало ясно: там, на поляне, сейчас решается их судьба. Двинутся половцы дальше — беглецы спасены, начнут шарить по кустам — неизвестно, чем всё это закончится.

Наконец Байток махнул рукой и резко воскликнул:

— Вперёд!

Пришпоренные кони тяжело ударили копытами о землю и быстро понесли всадников на противоположную сторону поляны, в густой зелёный лес.

Игорь облегчённо вздохнул.

— Мы пока спасены! На этот раз неволя или смерть обошли нас стороной. Теперь по тропинкам нам хода нет — нужно идти кружным путём, густыми чащами, чтобы никто не смог заприметить…

Встреча с Байтоком, окончившаяся для беглецов так счастливо, предостерегла их от многих дальнейших опасностей. Теперь они свернули со стежки и выбирали места поглуше, продирались сквозь непролазные заросли, прибрежные камыши и бурьяны, переходили вброд многочисленные ручьи, рукава и притоки Донца, купались в холодных росах, мокли под дождями, обсыхали на солнце и снова шли, пристально приглядываясь ко всему: не видно ли кочевников, не угрожает ли им снова опасность?

Отдыхали мало. Когда начинало заходить солнце, в зарослях погуще устраивали гнездо из ветвей, травы или мха и ложились вплотную друг возле друга, чтобы согреться. Утомлённые, голодные, мгновенно погружались в тяжёлый тревожный сон. А как только на востоке занималась заря и взбудораженное птичье царство заводило свой утренний галдёж, вскакивали и, дрожа от холода, отправлялись дальше.

Опять шли, упорно пробирались сквозь чащи вербы, ольхи, орешника и камыша, высокие заросли трав, бурьяна, колючей ожины и дерезы, боярышника и шиповника, переплетённые хмелем, затканные, паутиной. Рвалась на них одежда, разбивалась обувь. До крови были исцарапаны руки и лица. Спотыкались, падали и снова шли, шли все на запад, на запад. К родной земле.

На третий день, под вечер, переплыли Оскол, а на шестой — снова вышли к Северскому Донцу, где он круто поворачивал на север. Знакомые места! Ещё совсем недавно проезжал Игорь здесь с оружием в руках, полный надежды на победу… А ныне вот заросший, голодный пробирается тайком, как загнанный зверь, боясь встречи даже с одинокими чабанами.

Игорь брёл молча, понуро. Ни голод, ни жара, ни холод, ни другие невзгоды этого тяжёлого пути не угнетали его так, как воспоминания о несчастливом походе, терзали мысли об ужасном поражении, утрате войска и всего оружия. Жестоко мучило понимание того, что целое крыло Русской земли — Северщина — осталось оголённым, без всякой защиты.

Скоро начал сильно допекать голод. Торба Овлура давно опустела, есть было нечего. Нетерпеливый Овлур рыскал по кустам — не закраснеется ли где земляника, не выглянет ли где сыроежка? Но поиски его были тщетны: земляника и сыроежки попадались редко.

— Нужно поохотиться, — сказал Игорь. — Свернём к Донцу — там, на его рукавах да озёрах должно быть много птицы.

Они свернули в сторону и вскоре оказались на берегу озера. Из-за густых зарослей камыша и ракитника доносились птичьи голоса: утиное кряканье, гусиный гогот да крик лебедей.