Владимир Малик - Князь Игорь. Витязи червлёных щитов

Долго они носили свои чувства в себе, не смея друг с другом словом перемолвиться. Но их глаза, страстные взгляды без слов поведали обоим о взаимной любви. И в первый же вечер после отъезда князя, встретившись случайно (а может, и нет?) в полутёмных сенцах безлюдного терема, она бросилась к нему в объятия.

— Сокол мой! — простонала радостно.

— Княгиня моя!

Чтобы никто не заметил, она осторожно открыла дверь в свои покои и поманила его к себе.

— Сюда!

С этого времени, когда слуги и служанки крепко засыпали в своих каморках первого этажа, Прохор осторожно, чтобы не скрипнула ни одна половица, тайно пробирался в хоромину молодой княгини.

Они понимали, что рискуют жизнью, но сдержаться не могли: любовь оказалась сильнее рассудка и страха смерти.

И всё было бы ничего, но на беду оказался здесь ещё третий человек, обиженный людьми и судьбой, и потому злой и мстительный — княжеский евнух Сидор, тоже, как и тиун Прохор, красивый, видный собою, но немощный мужскою силой, которой лишили его ещё в юношеском возрасте его враги. Но не был он лишён Богом чувства красоты — и тоже безрассудно влюбился в княгиню, хотя и знал, что напрасно, безнадёжно.

Вот как-то он и подглядел, что Прохор тайно проникал на половину княгини, и воспылало его сердце злобой на тиуна. И решил он обо всем рассказать князю.

Однако случилось так, что когда Мстислав возвратился из похода, княгиня тяжело заболела.

Все боялись за её жизнь, и евнух не посмел тогда свершить своё чёрное дело.

А тем временем Мстислав, молясь за здравие жены своей, дал всенародно в Десятинной церкви, перед иконой Богородицы, обет — заложить на Подоле храм, если княгиня поправится.

Вскоре княгиня выздоровела.

Мстислав обрадовался этому и собрал в гриднице дружину свою и бояр, с которыми ходил на литву, и долго веселился, пируя и слушая песнопевцев, среди которых выделялся своим голосом, умением играть на гуслях и складывать новые песни вещий Боян.

И вот когда все присутствующие, напившись и наевшись, слушали очередного певца, сзади к Мстиславу, который одиноко сидел во главе стола, подошёл евнух Сидор и прошептал на ухо:

— Княже, пока ты земли чужие воюешь и ворогов всюду побеждаешь, а если дома — либо в суде или над делами земли своей трудишься, и когда с приятелями своими веселясь, проводишь время, то не ведаешь ты, что у княгини твоей делается. Прохор то Васильевич часто с княгиней наедине бывают. Если ныне зайдёшь, то сам увидишь, что я правду говорю.

Мстислав молча, не перебивая, выслушал, усмехнулся в седую бороду и сказал:

— Послушай, раб! А не помнишь ты, как княгиня Христина, первая моя жена, крепко меня любила и мы жили в полном согласии? И хотя я тогда как молодой ещё человек нередко чужих женщин наведывал, она, зная это, совсем не обижалась и тех женщин приязно принимала, будто ничего не знала, и потому ещё больше любить и уважать её обязывала… Ныне же я состарился, и множество трудов и забот о земле нашей про другое уже думать не позволяют. А княгиня, как молодая женщина, хочет и повеселиться, возможно при этом и учинит что непристойное. Мне это упредить нет сил, но достаточно и того, если об этом никто не знает и люди не говорят. Потому и тебе лучше молчать, если не хочешь без языка остаться. И впредь никому не смей говорить, чтобы княгиня не проведала и тебя не погубила.

Евнуха пот прошиб, задрожав, он прошептал:

— Я буду молчать, княже, буду нем, как могила! — заверил он князя и незаметно выскользнул из гридницы.

Спустя некоторое время Мстислав заметил, что княгиня затяжелела, и радостно всем объявил:

— У нас радость: княгиня собирается подарить мне ещё одного сына или дочку. У меня тринадцать детей, теперь будет четырнадцать. Бог любит чтоб всему была пара. В знак этой радости ныне-и заложим церковь, как я и обещал.

Под перезвон всех киевских церквей торжественно была заложена подольская церковь Успения Богородицы, а на следующий день Мстислав вызвал к себе тиуна и сказал:

— Завтра отплывает корабль с нашими гречниками [119] [119] Гречники — купцы, которые торговали с Византией. в Царьград. Поезжай с ними, Прохор, да купи две иконы святой Богородицы — одну для подольской церкви, а вторую — для вышгородской, та, что там — уже потемнела и облезла. И с купцами возвращайся назад! Не мешкай!

Дал ему несколько серебряных гривен на покупку — и тот поплыл по Днепру на купеческом корабле.

А через два месяца возвратился. Усталый, измученный, но радостный. В княжеском златоверхом тереме, круглом двухэтажном строении посреди города Владимирова, когда он вошёл со своей ношей, завёрнутой в вишнёвого цвета плащаницу, было шумно — князь собрал гостей, чтобы отпраздновать день рождения княгини. Прошёл мимо всех к княжескому столу, положил перед князем и княгиней покупку.

— Привёз, княже, — и кинул мимолётный взгляд на княгиню. Мстислав и виду не подал, что это заметил, а также то, как вспыхнули розовым цветом всегда бледные щеки княгини, и спокойно сказал:

— Покажи!

Прохор развернул плащаницу и в обеих руках поднял над собой две иконы — обе святой Богородицы. Были они одного размера, и Богородицы похожи лицом и одеянием, и младенцы тоже — как близнецы. Не отличались иконы и окладами, очень небогатыми.

— Вот эта, — поднял повыше ту, что в правой руке, — куплена во Влахернском храме. И зовётся она по-гречески Пирогощая, то есть Башенная, потому что тот храм построен в городской стене в виде сторожевой башни… Эта, скажу я вам, чудотворная икона!

Все затихли, всматриваясь в загадочный лик Богоматери.

— В чём же проявилась её чудотворная сила? — спросил князь.

— Об этом мне говорили и настоятель, и прихожане Влахернского храма… А позднее, по пути домой, мы все убедились в этом.

— Как?

— Когда мы покинули Босфор, налетела на нас страшная буря. Днём стало так темно, как ночью. Волны достигали высоты в два и в три человеческих роста и заливали наш корабль. Все уже готовились к наихудшему, начали молиться. И тогда я вынес Богородицу Пирогощую и все опустились перед ней на колени, прося заступничества. И что вы думаете? Небо постепенно прояснилось, ветер утих, волнение улеглось — и мы облегчённо вздохнули. Спасены! Мы вновь стали на колени перед иконой и долго благодарили за спасение, на которое никто уже и не надеялся. Потом исправили снасти, вычерпали воду — и налегли на весла. Так Богородица Пирогощая спасла нас в первый раз…

— А во второй? — выдохнул кто-то нетерпеливо.

— А во второй — это было уже в Днепровском устье — мы убедились не только в её чудотворности, но и в исцеляющей силе, когда один из гребцов внезапно заболел, а на третий день отдал Богу душу. Знающие люди поглядели на беднягу и сказали: «Готовимся, братья, к смерти! Это — мор!» У всех руки опустились. Вот уже скоро-скоро пороги, родная земля, а доплывём ли мы живыми и здоровыми до Киева? Никто в это не верил. Все знали, что такое мор. Он никого не милует!.. И тогда я снова достал икону Богородицы и высоко поднял над собой. «Помолимся, братья, помолимся! — сказал я. — Единственная надежда на заступничество Матери Божьей!» И мы горячо, истово молились три дня на острове Хортице — и никто из нас за три дня не заболел и не помер. И тогда мы окончательно поверили в чудотворную силу иконы, перетащили волоком свой корабль через пороги и счастливо добрались до Киева.