Владимир Малик - Князь Игорь. Витязи червлёных щитов

Ему становится тепло, Кончак наконец исчезает, и крепкий сон смежает тяжёлые веки хана.

Проснулся он от того, что Настя трясла его за плечо.

— Что? Что такое?

— Вставай, хан. Уже день на дворе. Кончак прибыл!

Туглий сразу вскочил. Сон как ветром сдуло. Настя одета по-праздничному.

— Кончак? Откуда?

— Он похитрее тебя… Возвращался другим путём…

Туглий быстро оделся, поднял полог. В глаза ударили яркие лучи весеннего солнца. Это впервые за много дней небо очистилось от туч и над степью повеяло настоящей весной.

Кто-то услужливо поднёс казанок тёплой воды, пахнущей дымом костра. Хан плеснул несколько пригоршней себе в лицо. Настя, румяная, с русыми косами, подала рушник, чтобы вытереться.

— Почему раньше не разбудила?

— А зачем? Люди устали, им отдых нужен. Ты тоже утомился, старенький мой. И спал так сладко!..

— Но Кончак…

— Он только что прибыл… Ночевал с войском и с полоном за горой, в соседней долине. А утром его сторожа наткнулась на нас… Вот и приехал навестить… Да вот и он сам!

Между юртами ехали несколько всадников. В переднем ещё издалека Туглий узнал великого хана, кинулся навстречу.

Кончак легко соскочил с коня, нагнулся — он был на целую голову выше Туглия — и, обняв его, похлопал широкой, как весло ладонью по спине.

— Слыхал, слыхал про твою беду… Сам виноват, что отделился от меня… Князья думали, что с Дмитрова пойду вдоль Сулы вниз до Днепра, а оттуда — на Орель и на Тор. Там меня и искали — возле Лохвицы или возле Лубна. А я, не будь прост, двинулся прямо на восход солнца, обошёл верховья Хорола, миновал все возможные пути уруских дружин и лишь за Ворсклой повернул на юг. Шёл я перегруженный добычей, медленно, зато, как видишь, безопасно. Полона не счесть! Каждому воину досталось…

Туглий поморщился, всхлипнул.

— Тебе можно радоваться, хан… А мне?.. Ты набрал полона, а моих родовичей побрали в полон уруские князья да мерзкие черные клобуки. И что мне теперь делать? Людей потерял, полон и добычу тоже…

Кончак подмигнул Насте.

— Если отдашь мне, старый, молодую жену, то я тебе выделю несколько сотен полонённых, чтобы ты обменял их на своих.

Туглий встопорщил редкие усы, заморгал глазами.

— Шутишь, хан? — и окрысился на Настю и всех, кто стоял поблизости: — А ну-ка, прочь отсюда!

— Ха-ха-ха! Испугался? Береги получше свою жёнку, а не то украду!.. Ну-ну, не хмурься. Пошутил я… Таких красавиц веду ныне не одну — на всех ханов хватит! Пай-пай!

Туглий повеселел.

— Ты и вправду дашь полонённых на обмен?

— Дам… Должны же мы выручать друг друга!

— Благодарю, хан… А у меня для тебя тоже есть подарок.

— Какой?

Туглий хлопнул в ладони, приказал привести полонённых.

— Вот тебе для забавы! — поставил перед Кончаком Аяпа и Куна. — Черные клобуки! Изменники! Отец и сын… Делай с ними что хочешь — повесь, четвертуй, утопи или на огне сожги! Никакая казнь не будет для них достаточной.

Кончак уставился на полонённых суровым взглядом. Долго смотрел молча.

— Сколько у тебя сынов, старик? — спросил наконец Аяпа.

— Один, великий хан, всего один остался. Куном зовут, — поклонился тот. — Другие погибли…

— Всего один, говоришь… А теперь и этого лишишься!.. Слыхал, что хан Туглий сказал? Он отдаёт вас обоих мне, чтобы я придумал кару, стоящую вашей вины…

Аяп рухнул на колени, охватил руками ноги Кончака.

— Карай меня, хан! Дурного Аяпа, а сына не трогай… В чём он провинился? Он родился и вырос на берегу Роси, там его родина… А я родился в степи, я перешёл жить под власть киевского князя… Я… меня карай!

— Оба вы изменники! И оба заслужили самую лютую смерть! — закричал Кончак, а потом вдруг сбавил тон. — Но я могу пощадить вас обоих…

— Обоих? — прошептал Аяп, не опомнившись ещё от страшных угроз.

Он выпустил ноги Кончака и, всё ещё стоя в мокром снегу на коленях, поднял глаза вверх. В них затеплилась слабенькая искорка надежды.

Кончак пристально смотрел в его тёмные зрачки и думал: «Этот ради сына пойдёт на все». И повернулся к Туглию.

— Оставь нас, хан, одних. Я хочу поговорить с ними наедине. А ты тем временем приготовь верхового коня, оружие для всадника да торбину с харчами в далёкую дорогу…

— Слушаюсь, хан, — не спрашивая, для чего всё это нужно, Туглий молча направился к своей веже, где его ожидали родовичи.

Кончак приказал Аяпу подняться, а потом, после долгого молчания, заговорил.

— Вы оба заслужили самые страшные муки. Вы изменили нашим степным обычаям, служили киевским князьям, убивали родовичей хана Туглия! За это вас сразу же стоило распять на уруских крестах!.. Но у вас есть одна-единственная возможность остаться в живых…

Аяп облизнул пересохшие губы.

— Какая, великий хан?

— Если вы оба будете служить мне!

— Как именно?

— Тебя, Аяп, я сразу отпущу — и ты поедешь домой, в Торческ… Там ты станешь моими ушами и глазами! Понял?

— Не совсем, хан.

— Ты будешь вынюхивать, как пёс, возле хана Кунтувдея все, что может меня интересовать, и прежде всего — когда, куда и какими силами киевские князья будут готовить поход. К тебе тайно приедет мой посланец, он покажет тебе вот такую тамгу, — Кончак достал из кармана кружок кожи с изображением на нём собачьей головы между двумя перекрещенными стрелами, — расскажет тебе про сына Куна, а ты ему поведаешь все, что до того времени выведаешь…

— А мой сын?

— Кун останется заложником. И если ты предашь, я прикажу с него, живого, содрать кожу…

— О боги! Клянусь, хан, я буду верным тебе, как пёс! — воскликнул Аяп.

— Отслужишь верно три года — я его отпущу… Но помни: жизнь твоего сына отныне в твоих делах!

— Можешь верить мне, великий хан! — горячо заверил Аяп. — Прошу только одно…

— Ну?

— Знаю, Куну будет нелегко, остаётся он в неволе, и стеречь его будут старательней, чем других бранцев [47] [47] Бранец — пленённый. . Только бы кормили его как следует… А я уж постараюсь!

— Ты разумный, Аяп, — сказал Кончак и обратился к Куну: — А что скажешь ты, парень? Хотя, что бы ты ни сказал, это дела не изменит. Тебя и вправду стеречь станут строго…

Кончак прекратил разговор. К ним приближался хан Туглий, а позади него конюший вёл в поводу приготовленного в дорогу коня.

За Сулой войско разделилось надвое: Всеволод Чермный и черные клобуки направились к Киеву, а Игорь с братом Всеволодом повернул на север, в Северскую землю.

Дорога стала полегче: снова ударил мороз и ледяным панцирем сковал реки и талые воды в степи. Однако Игорь не торопился, поскольку вёл с собою большой полон и вызволенных бранцев.

За Ромном к нему подвели трёх смердов-севрюков. Те с плачем бросились перед ним на колени.