Владимир Малик - Князь Игорь. Витязи червлёных щитов

Стол был полон яств и напитков. На серебряных и золотых блюдах лежало жаркое — медвежатина, свинина, курятина, гусятина. Рядом с ними в глиняных мисках ароматные подливы на любой вкус — и с перцем, и с лавровым листом, и с грецкими орехами. В других мисках белела шинкованная капуста с морковью, темнели крутобокие солёные огурчики, маринованные грибы, искрился в сотах мёд. На деревянных резных подносах горою высились ломти свежего хлеба, поджаренные на рыжиковом масле гренки, пышные пирожки с мясом и капустой к жаркому, и с маком, и с творогом и с калиной к меду… Вина было вдоволь, а ещё жбан медовой сыты и запотелый, из холодного погреба, кувшин хлебного кваса.

Сидели по-семейному, без прислуги и чашников, втроём: по одну сторону стола князь Ярослав в голубом бархатном кафтане, а по другую — князь Игорь с Ярославной.

Ели мало, а пили только сыту и квас.

Выждав ради приличия некоторое время, Игорь рубанул с плеча:

— Княже, настало время повести разговор про то, ради чего мы с княгиней пожаловали к тебе, про княжича Владимира…

— Знаю, что вы приехали не меня, старого, проведать, а лишь ради него, — спокойно произнёс Ярослав.

— Ты не хочешь признать, княже, что он твой сын и единственный наследник…

— У меня есть ещё один сын — Олег, — приглушённо кинул Ярослав.

— Будем говорить начистоту, как полагается между родными. Ты стар, княже, и рано или поздно придёт время, когда золотокованный галицкий стол осиротеет [74] [74] Князь Ярослав умер через три года после этого разговора, в октябре 1187 года. . Кто его унаследует? Неужели ты хочешь, чтобы Настасьич, сын любовницы?

— Он мой сын! — сделал ударение на слове «мой» Ярослав. — Не забывай этого, Игорь!

— Батюшка! — вскрикнула Ярославна. — Владимир — твой сын по закону! Ни Бог, ни люди не поймут тебя, если ты посадишь после себя Олега! Владимир — законный твой наследник, и тебе надо помириться с ним и признать его сыном!

— Сыном? — гневно воскликнул Ярослав. — Да знаете ли вы, что он послов засылал к королю польскому и королю угорскому, чтобы заручиться их поддержкой на случай моей смерти?! Будто не ведал, ничтожный, что они только и ждут удобного случая, чтобы заграбастать Галич! Они и сейчас разодрали бы в клочья Галицкую землю, но боятся моей силы! Ибо я укрепил горы Угорские своими железными полками и замкнул на замок Сян и Буг!.. Он снюхался с галицкими боярами-вельможами, которые по богатству превосходят князей и жаждут отделиться от меня, хотят сами стать князьями! Они уже не раз против меня выступали! Они подняли против меня восстание, сожгли на костре женщину, которую я так любил, — Настю…

— А мою мать? — прошептала Ярославна, бледнея.

Ярослав ничего не ответил ей, а продолжал о своём:

— Они погромили мой дом, угрожали мне смертью, бросили в поруб моего сына Олега, изрубили мою челядь!.. И всё это делалось с благословения Владимира и его матери, княгини Ольги Юрьевны, которые не разумели, что боярство — это злейшие вороги князей и земли нашей. Половцы бьют нас извне, боярство — изнутри… Галицкие бояре, как кровавые псы, готовы разорвать моё княжество на куски, перебить князей, разорить города, разграбить наше добро, изничтожить наших детей!.. У вас пять сынов. Кто может поручиться, как сложится их судьба, не падут ли их головы под топорами ненасытных могущественных бояр, которых даже мне трудно усмирить… [75] [75] Действительно, три сына Игоря и Ярославны, позванные на Галицкий стол, через четверть века были повешены в Галиче боярами. Владимир не понимает, что он им нужен только до того времени, пока они не уничтожат меня, а как упаду я, тут же падёт и он!.. Он слабее меня и не сумеет обуздать их произвол!.. Разве я о себе радею? Я уже стар. Конечно, нечего греха таить, и в старости бывают свои радости, но вовсе не они вынуждают меня поступать так, как это делаю я. Прежде всего думы мои о том, как уберечь Галицкое княжество от гибели и оскудения. Всю свою жизнь я усиливал его, обогащал, расширял, и оно стало самым могущественным на Руси. С ним только Владимиро-Суздальское княжество может силой сравниться. Это два крыла Руси, что несут наш народ в будущее. Киев приходит в упадок, ибо сами князья, грызясь за него, как собаки, способствовали и способствуют этому. Чернигов издавна соперничал с Киевом и старался пересилить его значение, как главы Руси, но никогда не удавалось ему этого сделать. Переяславль едва держится под ударами половцев, а ваше Новгород-Северское княжество слишком бедное и слабое для того, чтобы оказывать влияние на судьбу всей Руси… Остаётся Галич и Владимиро-Суздальское княжество. Два крыла Руси! Представляете, что может произойти, если кому-то удастся подрезать их? А ненасытное боярство замыслило сделать это. И помогает ему Владимир, так как в борьбе против брата Олега опирается на боярство… Вот почему я против Владимира! И пока он не поймёт этого, пока не даст клятвы, что не поднимет руки ни на меня, ни на Олега, своего брата, до тех пор я не смогу ни простить его, ни принять в своё сердце…

Голос Ярослава окреп, и он сам преобразился — выпрямился, расправил плечи, померкшие глаза загорелись, кулаки сжались — стал вновь таким, каким его несколько лет назад знали и Игорь, и Ярославна — грозным галицким князем, перед которым трепетали и свои, и чужие.

Сказанное им произвело сильное впечатление на Игоря и Ярославну. Супруги переглянулись и долго молчали.

Наконец Игорь произнёс:

— Пожалуй ты прав, княже, и теперь мы понимаем, почему меж тобою и Владимиром разверзлась земля, почему возник такой глубокий провал… Однако мы хотели бы сказать ещё одно, что не может не волновать нас — твоя, недостойная великого князя, связь с покойной Настасьей и твоя непомерная любовь к её сыну…

Ярослав вспыхнул и прервал Игоря:

— Не продолжай! Я вас хорошо понимаю!.. Что могу сказать на это? Только разве одно: князь тоже человек и ничто присущее людям его не минует. Любовь тоже!.. И между князьями издавна повелось так: не княжич выбирает себе наречённую по любви, а ему выбирают. Родители, дядьки, митрополиты, бояре. Как молодые будут жить — полюбят ли друг друга или станут свариться — никого не волнует. Так случилось и со мной. Такова участь многих. Твой дед Олег, например, первым из русских князей женился на половчанке, дочке хана Осулка, внучке хана Гиргеня не потому, что полюбил её, ему надобно было породниться с дикими половцами, чтобы заручиться их военной поддержкой в будущей борьбе с Владимиром Мономахом. Он и сына своего, а твоего отца Святослава женил на нелюбимой половчанке, которая не принесла ему ни детей, ни счастья. Он-то после её смерти женился вторично, уже сам, по любви, на простой, не княжеского и не ханского рода девушке из Новгорода, где он тогда княжил… Да и сам ты женился на Ефросинии не потому, что она тебе понравилась, так как ты её и в глаза не видел до обручения, а потому, что тебе её выбрали твоя мать и твой старший брат Олег. А они знали, чью дочь выбирали — самого Ярослава Осмомысла!