Анатолий Соловьев - Сокровища Аттилы

Возле полноводной и быстрой Тиссы посольство поджидало не менее десяти тысяч приземистых воинов, выстроившихся на равнине. А из–за возвышенностей, рощ, из оврагов как по мановению волшебного жезла мага вырастали все новые и новые отряды. Можно было только поражаться их мастерству маневра, быстроте и внезапности появления.

К Аттиле густой толпой подскакали этельберы — предводители отрядов. Впереди ехал постаревший Чегелай. Об этом Диору сообщил сам Аттила. На равнине гремел воинственный клич:

— Хар–ха! Слава Аттиле!

Приблизившись, Чегелай поднял в приветствии обе ладони, произнес надорванным голосом:

— Хай, мое сердце радуется встрече!

Алая лента обвивала его шапку. Седобородый, морщинистый, с обвисшими под грузом пережитого плечами, это был далеко не прежний удалец, способный сразиться с пятью воинами и победить. Но боевой задор все еще горел в его запавших глазах, все еще грозно вскидывал он белую голову, обводя свирепым взглядом своих этельберов. На Диора он не обратил внимания.

— Да пребудут твои дни в довольстве! — ответил Аттила и спросил: — Кто командовал правым отрядом в низине?

— Правым командовал Кашкай, левым Силхан Сеченый, — сказал Чегелай.

— Ко мне, Кашкай, сын Кашкая! — приказал племянник Ругилы.

Подъехал самоуверенный стройный этельбер с дерзкой улыбкой на тонком, необычном для гунна бледном лице.

— Почему, Кашкай, ты опоздал выйти из боя? — спросил Аттила.

— Это не я опоздал, а ты подъехал слишком рано, — нагло ответил тот.

Сверкающий взгляд Аттилы вонзился в него. Этельбер с той же дерзкой улыбкой встретил взгляд джавшингира. Но вдруг как бы осел в седле, стал меньше ростом, покачнулся, застонал, начал заваливаться на бок, вслепую шаря рукой в поисках поводьев, судорожно цепляясь за высокую луку седла. Никто не пришел к нему на помощь, наоборот, многие поспешно отъехали прочь. Кашкай упал головой вниз. Аттила поднял тяжелую нагайку, ударил жеребца этельбера промеж глаз. Жеребец взвизгнул от боли, прянул, помчался в степь. Шапка свалилась с Кашкая, обнаженная голова билась о неровности почвы. Чегелай равнодушно отвернулся.

— Тысячник Карабур! — обратился Аттила к вислоусому гунну с голубой лентой на шапке. — Назначь на место Кашкая нового сотника.

— Будет исполнено, джавшингир! — отозвался Карабур, присматриваясь к Диору. Выражение лица тысячника было глуповатым, но хитрым.

Аттила повернулся к Чегелаю, долго смотрел на него, пока темник–тархан не заморгал заслезившимися глазами, спросил:

— Что предпринял Чегелай, получив донесение гонца о гибели сотни Узура?

— Собрал тумен. Разослал отряды на поиски бургундов. Но те ушли за Истр. Я решил дождаться тебя.

— Пять кочевий Гейзериха отстали. Они шли к Истру. Я встретил их и уничтожил! Как твои отряды проглядели их?

— Не проглядели, джавшингир! — проревел Чегелай, свирепо оскалясь. — Они, наверное, где–то прятались! Степь большая!

Трудно сказать, что произошло бы дальше, если бы подъехавший к Аттиле Карабур не шепнул ему:

— Не соверши ошибки, джавшингир, у Чегелая третьего дня погиб сын Будах!

Помолчав, Аттила торжественно обратился к Чегелаю:

— Я прощаю тебе этот случай. Прими мои соболезнования! Надеюсь, твоя печаль скоро рассеется, ибо я привез тебе удальца сына! — Он показал на Диора.

2

Обоз Аттилы, в котором ехали Ратмир и Кривозубый, догнал посольство на переправе через Тиссу. Переправа представляла собой огромные, наполненные воздухом бурдюки, поверх которых был устроен настил, достаточно широкий, чтобы на нем могли разминуться две повозки. Сюда с левого берега устремлялись бесчисленные стада и табуны, подгоняемые пастухами. Орды гуннов спешили на равнины благодатной Паннонии.

Вся конница Чегелая была на правом берегу. Аттила разрешил Диору несколько дней побыть с отцом и на прощание сказал Чегелаю:

— Диор мой личный советник! И притом он маг и удалец!

Чегелай помнил штурм Потаисса, как помнил и то, что в дни молодости он редкую ночь обходился без женщины. Когда Диор сообщил, что его мать — дочь декуриона Максима из Потаисса, Чегелай промолчал и лишь потряс головой, не отрицая, но и не возражая. Диор уже знал, что богатство темник–тархана огромно: едва ли не треть всех стад племени биттогуров, несколько кочевий рабов, где управляют его жены, и среди прочего — крытая железом повозка, день и ночь охраняемая десятком отборных свирепых воинов. В повозке хранилось золото. Точный счет ему знал лишь сам Чегелай. У Чегелая нет племянников, его сестры умерли молодыми, но если бы даже и были, то их ожидало бы разочарование: наследовать богатство Чегелая должны были его сыновья Уркарах и Будах. И вот Будах погиб. Но появился Диор.

В первый день Чегелай ничего не сказал, думал. К старости его алчность лишь усилилась. Равно как и жажда власти. Но старость требует покоя и защиты. Один сын — не сын. Тем более однорукий. И намек Аттилы был достаточно ясен. Отказаться от Диора значило навлечь на себя немилость будущего вождя.

На второй день он хитро сказал Диору:

— Ругила болен. Неизвестно еще, кто станет нашим вождем.

— Им станет Аттила.

— Почему ты так говоришь?

— Золотое кресло ему уже готово.

— Что ты сказал? Что готово? — задохнулся Чегелай от изумления. — Откуда о нем знаешь?

— Я же маг.

— Кто его подарит Аттиле?

— Я.

Лицо темник–тархана выразило величайшую растерянность. Разве он мог забыть предсказание прорицателя Уара: «…Вижу огромный шатер… В нем двое. Один — Аттила, другой напоминает римлянина, одетого в гуннские одежды… Аттила сидит в золотом кресле. У того, кто рядом с ним, недобрый взгляд…» Чегелай тогда еще подумал, а разве есть гунн с добрым взглядом? И решил, что золотое кресло подарит Аттиле он. Оказывается, Небо имело в виду не его, а вот этого римлянина Диора, одетого в гуннские одежды. То, что Диор не сын ему, Чегелай понял, как только римлянин сказал, что его мать дочь декуриона Максима Аврелия. У этого декуриона не было дочерей. О ней Чегелая поставили бы в известность. Тем более в ту ночь он, выполняя желание бога–громовержца Куара, повелел убить всех жителей Потаисса. Единственная женщина, которую тогда оставили в живых, была рабыня декуриона Максима, с которой ночью возился его телохранитель Безносый. Об этом тысячнику через несколько дней рассказал Тюргеш, ставший сотником, а ныне пребывающий в обозе. Так вот кто мать Диора, и вот кто его отец! Чегелай, поняв это, долго тряс головой. Так, значит, этот полуримлянин самозванец, мечтающий завладеть сокровищами темник–тархана!

На третий день прибыл извещенный отцом тысячник Уркарах. Войдя в шатер, он, не поворачивая головы, исподлобья уставился на Диора налитыми кровью глазами. Уркарах оказался очень похож на Чегелая в молодости, такой же темнолицый, жилистый, с волчьими повадками. Рука у него была отрублена у самого предплечья, рукав кафтана в этом месте был подшит. Рассмотрев Диора, тысячник сипло и мрачно заявил: