Григор Тер-Ованисян - Геворг Марзпетуни

Еще тогда, когда он с егерскими войсками вступил в Гугарк, он узнал, что Амрам заключил свою жену в темницу и держит там как приговоренную к смерти… Больше о ней он ничего не слыхал. А теперь, когда князь Геворг едет в Тавуш, он, конечно, привезет какое-нибудь известие о княгине Аспрам… О, как бы он хотел поручить ему, приказать!.. Нет, просить его, умолять, чтобы он вошел в келью, в эту мрачную темницу, где заперта жертва несчастной любви, поговорил бы с ней, сказал, что армянский царь, Ашот Железный, не забыл ее, что он по-прежнему любит ее… Что он жестоко страдает, думая о ее несчастной судьбе, видя пред собой ее измученное лицо, заплаканные глаза…

Но разве можно дать такое поручение Марзпетуни, этому добродетельному герою, который признает в мире только две святыни — родину и семью?

Царь знал это и поэтому ничего не сказал князю. Он довольствовался и тем, что князь в Тавуше услышит что-нибудь о княгине и расскажет ему.

На следующий день князь Марзпетуни со своими телохранителями выехал из Еразгаворса и направился в Гугарк.

Несмотря на то что снег уже покрыл Гугарские горы и дороги из крепости Тавуш были занесены сугробами, в княжеском замке многочисленные слуги были заняты укладкой вещей, перевязыванием тюков и приготовлением запасов. Одни вели в поводу мулов, другие навьючивали их, третьи седлали лошадей. Во всем замке не было видно ни одной женщины. Даже одежду и утварь укладывали слуги, хотя это всегда было делом служанок, — как будто какой-то бич изгнал из замка всех женщин.

В одном из верхних покоев, где в большом камине горел огонь, прохаживался сепух Амрам. Лицо его было грустно, лоб весь в морщинах, взгляд угас. Пышная борода, спускавшаяся до пояса, уже серебрилась, резко выделяясь на черной одежде. Стан сепуха не опоясывал серебряный пояс, и на перевязи не висел выложенный золотом меч. В руках у Амрама были четки, которые он перебирал, медленно шагая по залу.

Вдруг он остановился перед узким окном и стал внимательно вглядываться в ущелье Тавуша, по склону которого быстро поднимался отряд всадников. Как он ни напрягал зрение, все же не мог разглядеть едущих.

Когда отряд подъехал к крепостным воротам, он узнал князя Марзпетуни и, выйдя на каменный балкон, приказал немедленно открыть ворота.

«Зачем он приехал? Что ему надо от меня?» — подумал сепух, возвращаясь в комнату.

Князь Геворг, заметив во дворе приготовления к отъезду, прошептал:

— Мы опоздали, он уезжает.

Поднимаясь в верхние покои замка, князь увидел полное разорение. Ковры и украшения были сняты, диваны убраны, светильники спущены, — словом, замок опустел.

«Почему так спешно, зимней порой?..» — подумал князь и не смог ответить.

Когда он вошел к сепуху, тот сидел у камина, перебирая четки.

— Князь Марзпетуни, ты в Тавуше?! — воскликнул сепух, направляясь к гостю с какой-то рассеянной улыбкой, не смягчающей его хмурого лица.

— Как видишь, великий сепух, я здесь. Приехал в гости к тебе в замок, а ты как будто нарочно обнажил его!

— Это бог обнажил его, дорогой князь. Он отнял у меня лучшее украшение моего замка! — ответил сепух дрожащим голосом и, пожав руку князю, предложил ему сесть перед камином.

— Сядь, погрейся! Холод, наверно, пробрал вас в дороге? Наше Тавушское ущелье славится буранами, — продолжал он, помешивая щипцами угли.

— Да, досталось нам в горах! Если бы не накидки, мы бы совсем замерзли!

— Почему ты вспомнил меня в такую стужу, князь? — спросил сепух, не выдержав даже того времени, какое полагалось для вежливых расспросов.

— А почему ты в такую стужу уезжаешь из своей страны? — мягко спросил князь.

— Я отдал свои земли абхазскому царю, а взамен получил берега Чороха… Еду принимать новые владения, — ответил сепух.

— Я знал это… Но почему же зимою?

— Здесь каждый лишний день подобен для меня смерти. В покоях этого замка живут адские чудовища, которые день и ночь преследуют меня. Я спасаюсь от них.

— Что за чудовища? — недоумевая спросил Марзпетуни.

— Да… Ты никогда не встречал их, ни разу не видел?..

— Я? Нет, — ответил князь, и ему показалось, что сепух сошел с ума.

— Счастливый человек. И я был когда-то таким же, но мое счастье разрушил твой царь…

— Великий сепух…

— Кстати, что делает этот несчастный? Устраивает придворные праздники? Мечтает о взятии столицы и забыл думать о своем преступлении?

— Я голоден, сепух. Прикажи накормить меня, — прервал его князь, желая переменить разговор.

Амрам помолчал минуту, а затем сказал:

— Прости меня, князь, я невежлив… но… что поделать? Душа и сердце мои покрыты язвами, рассудок больше не подчиняется мне…

Он встал и хлопнул в ладоши. Вошел слуга.

— Скажи, чтобы накрыли стол, — приказал сепух.

Слуги сейчас же принесли воду. Князья омыли руки, а затем сели за обед.

После обеда сепух стал занимать гостя посторонними разговорами, чтобы больше не волноваться самому и не портить настроения князю.

Но на следующее утро он попросил Марзпетуни поведать о цели своего приезда.

— Я должен, — сказал сепух, — как можно скорее уехать из Тавуша.

— В столице мы узнали, — начал князь, — что ты вместе с гугарским и тайским князьями решил отдать абхазскому царю северные области. Это известие произвело очень неприятное впечатление на двор, а меня ужаснуло. Я приехал помешать этой распродаже родины по частям.

— Ты опоздал, — заметил холодно сепух.

— Как опоздал?

— Мы уже все закончили.

— Как?

— Упомянутые тобой области мы отдали царю Беру, закрепив передачу грамотой. Взамен мы получим владения в Абхазии.

— По какому же праву вы это сделали?

— По праву, полученному нами от армянского царя.

— Он вас назначил только наместниками над этими областями.

— Но мы восстали, завладели этими областями, и царь не мог их отнять у нас.

— Все-таки они не ваша собственность, вы их захватили вероломно.

— Да, это так: мы силой овладели этими областями. Не будь Цлик-Амрама, Гугарк и Тайк не отделились бы от армянского царства. Я устроил этот раздел. Все это тебе известно. Известна и причина, которая заставила меня поступить именно так, а не иначе.

— Но ведь ты уже отомстил. Ты лишил царя его владений, заставил бежать и долгие месяцы скрываться на Севане, и в конце концов в битве с Беширом он получил смертельную рану, которая рано или поздно сведет его в могилу. Чего же ты еще хочешь? Зачем ты за одну обиду хочешь воздать стократ? И наконец, чем виноваты армяне этих областей, что ты их отдаешь на растерзание чужеземцу?