Савва Дангулов - Дипломаты

Троцкий взял папку, почти неслышно захлопнул и положил на стол — он кончил.

Петр смотрел на Ленина. Губы его стали белыми, как, впрочем, и веки. Ох, недобр он был в эту минуту!

Встал Урицкий. Круглый огонь дрогнул в пенсне и погас.

— Надо действовать, товарищи! — Он снял пенсне, будто пламя, накалившее стекла, жгло глаза. — Очевиден факт: ЦК не имеет решения! Нет ничего опаснее… — Он переложил пенсне из одной руки в другую, словно его небезопасно было держать в руках. — Все должно быть решено именно сегодня. — Он взглянул на Бухарина, который задумчиво поскребывал бородку. — Мы знаем мнение тех членов ЦК, которых здесь нет. Среди них сторонники и той и другой точек зрения. Я предлагаю… — Он упорно смотрел на Бухарина, который все еще был занят бородой. — Я предлагаю два таких голоса присоединить к голосам тех, кто настаивает на мире, и решить спор. Или же… должны подчиниться те, кто в меньшинстве, — взглянул он на Ленина и закрыл глаза, взгляд Ленина все еще был непримиримо жесток,

— Меня формальная сторона предложения не смущает, — подал голос Свердлов, он подошел к вешалке и, сняв кожанку, накинул на себя. — Мы знаем точку зрения тех, кто не смог быть сегодня, надо причислить их голоса и решить… Лев Давыдович, — обратился он к Троцкому, — я не могу с вами согласиться: нельзя откладывать решение вопроса даже до завтрашнего утра.

— Нельзя, нельзя, — замахал погасшей трубкой Сталин. — Надо сказать прямо, по существу: немцы наступают, у нас нет сил, пора сказать прямо. — Сталин отрицательно повел трубкой и положил ее перед собой. — Нет сил. — подчеркнул он и отодвинул трубку, отодвинул брезгливо, будто не держал ее во рту.

Вновь наступила пауза. Она была прямо обращена к Ленину. Он не произнес пока ни единого слова. Его глаза были прикованы к записям. Столпотворение записей. Будто они столкнулись где-то над головой и осыпались на бумагу. Стараясь прочесть написанное, он медленно поворачивал бумагу.

— Вопрос коренной. — Ленин заговорил тихо, но вполне отчетливо. — Вопрос коренной, — повторил он. — Шутить с войной нельзя. Теперь невозможно ждать, ибо положение определено. Игра зашла в такой тупик, что крах революции неизбежен, если дальше продолжать политику золотой середины. Иоффе писал из Бреста, что в Германии нет и начала революции. — Ленин взглянул на Иоффе, стоящего подле, тот непроизвольно отодвинулся, точно слова Ленина уперлись в него. — Теперь нет возможности ждать. Это значит сдать русскую революцию на слом! — воскликнул он почти гневно и умолк; он должен был сдерживать себя. — Если бы немцы сказали, что требуют свержения большевистской власти, тогда, конечно, надо воевать. Теперь дело идет не о прошлом, а о настоящем! Если запросить немцев, это будет только бумажка. — Шагнув, он очутился подле сидящего Троцкого. — Это не политика, Лев Давыдович! — заметил он и резким жестом точно отстранил возможные возражения. — Теперь среднее решение невозможно. Теперь не время обмениваться нотами и выжидать. Теперь поздно прощупывать. Ясно: немец может наступать, — Ленин методически повторял свое «теперь», точно хотел этим словом закрепить сказанное. — Нужно предложить немцам мир!

Тишина сменилась гулом голосов, глухим, но устойчивым.

Записная книжка остановилась в руках Стучки. Он поднял на Белодеда глаза.

— Я сейчас проделал такой эксперимент, — заговорил он оживленно. — Я подумал: если все слова, которые были произнесены здесь, обратить прямо к народу. Вы поняли меня: прямо. Вот вопрос: чьи слова принял бы народ?

— Прощупывать не надо, — возразил Урицкий, он хотел снять пенсне и уронил его. — Если наступают, надо обороняться, — заметил он, поднимая пенсне. — При таком положении в ЦК, как теперь, нет возможности прощупывать.

— Прощупывать немецких империалистов действительно поздно, — подхватил Иоффе. — Мы по-прежнему должны быть за мировую революцию.

— Все было построено на невесомых величинах, — произнес Троцкий и коснулся лба тыльной частью ладони — слова «на невесомых величинах» точно соотносились с жестом. — Игры с войной не было. На наш запрос немцы должны дать ответ.

— С этой неразберихой необходимо покончить, — намертво сжал в кулаке трубку Сталин. — Нужно все взвеешь и сказать: мы за возобновление переговоров.

Бухарин поднялся, пошел — глаза полузакрыты, казалось, он не видит. Все, кто был в комнате, внимательно следили сейчас за ним. Он бы так дошел до стены, если бы не тишина, наступившая в комнате. Его остановила тишина. Он обернулся и, заметив на себе взгляды присутствующих, не удержал вздоха. Привычным движением руки пригладил виски, забирая волосы за уши.

— Ничто не может быть неправильнее, чем эти разговоры об игре. — Он не взглянул при этом на Ленина, хотя слова без адреса были обращены к нему. — У нас недооценка социальных сил революции, такая же, как была до восстания. Во время восстания мы одерживали победы, хотя была у нас неразбериха. Мы до сих пор по всем провинциям побеждаем. — Он воодушевлялся все больше, сейчас его голос звучал так, будто он говорил на площади. — Немецким империалистам нет смысла принимать мир, они идут ва-банк. Теперь нет возможности отложить бой. Объединенный империализм идет против революции. — Лицо его покраснело, пот струился ручьями, он сбросил кожанку и остался в сатиновой косоворотке. — Если даже немцы возьмут Питер, рабочие будут вести себя так, как в Риге. Все социальные возможности у нас еще не исчерпаны. Мы можем и мужиков натравить на немцев. — При словах «натравить на немцев» кто-то сбоку скептически усмехнулся, но Бухарин этого не слышал. — У нас есть только наша старая тактика, тактика мировой революции, — закончил он и пошел к окну. Он стоял у окна, приподнявшись на цыпочки, обратив лицо к открытой форточке, его грудь вздымалась.

— Бухарин не заметил, что перешел на позиции революционной войны, — сказал Ленин и принялся тщательно складывать записи, сказал, не глядя на Бухарина, который все еще тянулся к открытой форточке и не мог отдышаться. — Крестьянин не хочет войны не пойдет на войну. Можно ли теперь сказать крестьянину, чтобы он пошел на революционную войну? Но если этого хотеть, тогда нельзя было демобилизовывать армию. Перманентная крестьянская война — утопия. Революционная вона не должна быть фразой. Если мы неподготовлены, мы должны подписать мир. Сравнивать с гражданской войной нельзя. На революционную войну мужик не пойдет… — Он взглянул на Бухарина, который, отдышавшись, отошел от окна, зябко поводя плечами. — Революция в Германии еще не началась, а мы знаем, что и у нас революция не сразу победила, едва ли не воскликнул Ленин, обращаясь к Бухарину, который взял со спинки стула кожанку и остановился, словно не зная, что с ней делать. — Я предлагаю заявить: мы подписываем мир, который вчера нам предлагали немцы.