Амитав Гош - Стеклянный Дворец

В накатившем на нее замешательстве Элисон молилась, чтобы Морнингсайд всегда был наполнен людьми, она не могла вообразить, что в всех этих комнатах и коридорах, на этой лестнице, где каждый стык между досками напоминал о матери, она останется одна. Но прошла пара недель, и дом опустел так же внезапно, как и наполнился.

Тимми вернулся в Нью-Йорк. Теперь у него был собственный бизнес, и он не мог долго отсутствовать. При отъезде он передал Морнингсайд в ее руки, чтобы она могла продать его или управлять по своему усмотрению. Со временем ее чувство одиночества превратилось в понимание, что нельзя смотреть в прошлое, чтобы заполнить бреши в настоящем, нельзя надеяться, что сохранившимися следами от жизни родителей она отгородит себя от болезненной изоляции в Морнингсайде - сокрушительной монотонности, одиночества, происходящего от того, что ее всегда окружали одни и те же лица, те же упорядоченные ряды деревьев, те же неизбежные облака, висящие над той же горой.

А теперь Дину находился на пути в Морнингсайд, странный старина Дину, такой медлительный и серьезный, такой неуклюжий и неуверенный в себе. Элисон поглядела на часы, а потом в окно. Вдалеке она заметила, как прокладывает себе путь по равнинам поезд. Она потянулась к сумочке и нашла ключи от Дайтоны. Так приятно выбраться отсюда, хоть на пару часов.

Так поздно Дину приехал в Морнингсайд из-за войны. Угроза появления в Бенгальском заливе подводных лодок вынудила пароходные компании прекратить публиковать расписание. Теперь об отплытии парохода объявляли всего за несколько часов. Это означало, что приходилось нести постоянную вахту у офиса компании. Дину мог считать себя счастливчиком, что вообще добыл место, так что он и не подумал о том, чтобы заранее дать телеграмму.

Станция в Сангеи-Паттани была похожа на хорошенькую игрушку: единственная длинная платформа в тени низкого навеса с красной черепицей. Дину заметил Элисон, когда поезд подходил к станции: она стояла в тени навеса, в темных очках и длинном черном платье. Она выглядела похудевшей и сникшей, как фитиль, горящий в пламени горя.

От ее вида Дину на мгновение охватила паника. Его пугали любые эмоции, по больше всего горе. Несколько минут после того, как поезд въехал на станцию, он буквально был не способен подняться с места. Это длилось до тех пор, пока станционный смотритель не взмахнул зеленым флагом, после чего Дину устремился к двери.

Выйдя из поезда, Дину попытался вспомнить выражающие соболезнования фразы, которые репетировал, готовясь к этому мгновению. Но теперь, когда по платформе приближалась Элисон, соболезнования показались непростительной грубостью. Не будет ли любезнее вести себя так, будто ничего не случилось?

- Тебе не обязательно было приезжать, - угрюмо сказал он, опустив глаза. - Я бы нашел такси.

- Я рада, что приехала, - ответила она. - Приятно вырваться из Морнингсайда.

- Но всё же...

Закинув на плечо кожаные футляры с фотоаппаратурой, он протянул чемодан носильщику.

Элисон улыбнулась.

- Твоему отцу лучше?

- Да, - натянуто объявил Дину. - Он поправился... А Манджу и Нил ждут ребенка.

- Хорошие новости, - она кивнула ему и улыбнулась.

Они вышли со станции на площадь, которую затеняло огромное дерево, похожее на купол. Дину остановился и поднял глаза. С покрытых мхом ветвей свисали красочные наряды из лиан и цветов.

- Это ведь падук? - спросил Дину.

- Мы называем эти деревья ангсана, - ответила Элисон. - Это дерево посадил отец в тот год, когда я родилась, - она помедлила. - Я хочу сказать, в тот год, когда мы родились.

- Ах да... конечно... мы же родились в один год, - задумчиво улыбнулся Дину, удивленный как тем, что она об этом помнила, так и тем, что решила об этом упомянуть.

Дайтона была припаркована неподалеку и стояла с открытым верхом. Элисон скользнула на водительское сиденье, а Дину проследил, как загрузили его багаж. Они выехали со станции мимо главного базара с длинными аркадами покрытых черепицей магазинов. В городских предместьях они миновали огороженное колючей проволокой поле. В центре поля стояли несколько ровных рядов хижин с крышами из рифленого железа.

- Что это? - спросил Дину. - Я ничего подобного не помню.

- Наша новая военная база, - объяснила Элисон. - Теперь в Сангеи-Паттани находится большая армия, из-за войны. Тут есть взлетная полоса под охраной индийских солдат.

Дорога пошла вверх, и впереди показался силуэт Гунунг Джераи, чью вершину как обычно заслоняла дымка из облаков. Дину откинулся на сиденье, представляя гору в рамке видоискателя. Голос Элисон застал его врасплох.

- Знаешь, что самое сложное?

- Нет... Что?

- Всё потеряло форму.

- Ты о чем?

- О том, что ты не замечаешь, пока не потерял - о форме предметов и как окружающие тебя люди создают эти формы. Я не говорю о чем-то большом, просто о мелочах. Что ты делаешь, когда встаешь утром - сотни мыслей, которые бегут в голове, пока чистишь зубы. "Нужно рассказать маме о новой клумбе" - всё такое. За последние несколько лет я приняла на себя многое из того, чем обычно занимались в Морнингсайде мама и папа. А потом я вдруг вспоминаю - нет, мне не нужно этого делать, в этом нет смысла. И каким-то странным образом в такие мгновения начинаешь ощущать не то чтобы печаль, но своего рода разочарование. И это тоже ужасно, говорить себе: и это всё, что я могу сделать? Нет, не всё. Я должна плакать, все говорят, что плачь приносит пользу. Но мои чувства не имеют точного названия - это не вполне боль или печаль, не в то мгновение. Это словно ты со всего маху рухнул в кресло - на секунду ты не можешь вздохнуть, словно во рту кляп. Это сложно понять. Хочется, чтобы боль была простой и ясной, чтобы не нападала из засады такими окольными путями каждое утро, когда встаешь, чтобы чем-нибудь заняться - чистишь зубы, ешь завтрак...

Машина внезапно вильнула на обочину. Дину схватился за руль, чтобы ее выровнять.

- Элисон, помедленнее... осторожнее.

Она вывела машину на заросшую травой обочину и остановилась под деревом. Подняв руки, Элисон недоверчиво прикоснулась к своим щекам.

- Смотри, я плачу, - сказала она.

- Элисон, - он хотел до нее дотронуться, прикоснуться к плечу, но не в его характере были такие показные жесты. Элисон с рыданиями опустила голову на руль, и внезапно его сомнения испарились.

- Элисон, - он притянул ее голову к своему плечу и почувствовал тепло, когда слезы промочили тонкий хлопок рубашки. Дину ощущал шелк ее волос на щеке и слабый запах винограда. - Ничего, Элисон, ничего...

Собственный поступок его поразил, словно кто-то напомнил, что подобные жесты сочувствия для него несвойственны. Рука, которой он прижимал ее к плечу, стала тяжелой и одеревенела, он неуклюже пробормотал: