Владислав Бахревский - Непобежденные

Над головой огненная буря. Куда ехать? Да и какая езда ночью!

Утром повернул-таки к Сухиничам, заехал в село, а на другом конце села – немцы.

Не жалел лошадок, кнутом стегал. Никто, впрочем, не гнался.

Лесной дорогой, ведущей неведомо куда, выехал к городу. И немцы – вот они! Ставят мины в поле.

Костю-директора сомнения одолели. Немцы огораживали себя с тыла. Значит, наши ушли вперед, на запад? У кого он? В тылу? Где фронт?

На пятый день мытарств вынесло директора банка с его тысячами в мешках на батарею. Не какие-нибудь пушчонки – гаубицы.

В начальниках – комбриг.

Костя про семьсот пятьдесят тысяч, а комбриг – улыбается:

– Зачем мне такая морока? Гору объяснительных записок придется писать. Под подозрение попадешь.

Приказал накормить директора и выдать ему паек на неделю.

– В Сухиничи езжай. Это от нас девяносто километров.

Ехал-ехал, а ближе не стало, стало дальше.

Дважды был Костя Фирсов от немцев в сотне шагов. Горькая чаша миновала. И опять удача. Наехал на госпиталь Красной армии.

– У нас вон какая бухгалтерия! – сказал Фирсову главврач. – Идут тяжелые бои. Раненых сотни.

Раненые и впрямь на улице лежали.

«Двуконь, а ездоку не легше!» – вспоминал Костя нечаянное напутствие.

Въезжая в Сухиничи, не радовался. Устал. Да и вечер на дворе. Ночевал возле банка, ломиться ночью не стал, еще арестуют, а главное – как бы не завернули!

Утром все пошло честь по чести, доложил о прибытии.

– А где деньги? – спросил директор госбанка.

Костя в окно показал:

– В телеге.

Мешки приняли, деньги сосчитали, на справке печать поставили.

– Теперь куда? – спросил директор госбанка.

– Домой, в отряд.

– Не проедешь…

И очутился Костя Фирсов в Ельце. В разведшколу взяли. Подучили – и в леса. Лесов на русской земле много.

И уже в тех лесах Костя сообразил: он ведь так и не видел денег, огромных денег, какие в телеге вез. Поглядеть-то было бы любопытно.

И приснился Косте Фирсову сон: золотая гора денег, и он на этой горе.

Золото снится к хорошему.

Живой вернулся с войны. Ни единая пуля не оцарапала, а ведь всю войну в разведке, в партизанской, в армейской.

На фронте всякий день памятный, но чтоб с возом денег две недели по лесам, по тылам, по передовым – такого счастливца среди всех миллионов солдат не найти. Судьба.

А справку с печатью до конца жизни хранил, у себя, в Людинове. Никому не понадобилась.

На железных дорогах движение возросло. Немцы гнали эшелоны с вооружением, с горючим, с боеприпасами к Сталинграду.

Гитлер ожидал легкой победы на Волге. На этом направлении его разведка не обнаружила больших сил. И разведчики не обманулись. Однако Волгу заслоняли не только солдаты, но и светлый Дон – река, полюбившая казаков.

Гитлер снял с Кавказского направления 4-ю танковую армию и направил ее на помощь Паулюсу. Чтобы сузить удар на Сталинград, к Дону была брошена 8-я армия итальянцев под командованием генерал-полковника Гарибальди.

Война – зверь прожорливый, его надо кормить каждый день, и железные дороги в районах, где действовали партизаны Людинова, немцы превратили в крепости.

На уничтожение эшелонов врага отправилась группа разведчика Белова. С его отрядом пошел Григорий Иванович Сазонкин. Немцы железную дорогу отгородили от леса минными полями.

Появились новые типы мин, новые схемы минирования местности. Главному подрывнику отряда было важно все это изучить самому.

Перед походом Сазонкин выполнил приказ штаба Западного фронта – взорвал Псурский мост в Людинове. Движение эшелонов здесь было особенно интенсивное.

Подступиться к мосту с берега не представлялось возможным. И Сазонкин соорудил в лесу плот с мачтой, с парусом. Плот загрузили взрывчаткой, пустили в хорошую ветреную погоду в плавание. Опора моста развалилась на куски, мост рухнул в реку. Еще одна победа Григория Ивановича.

Под Зикеевом минеры Белов и Копылов вышли к полотну железной дороги, а здесь – часовые, чехи. Замахали руками партизанам:

– Товарищи! Тут – не надо. Тут наш участок. Нас расстреляют. Идите за поворот. Там участок немецкий.

Когда по тебе не палят, а просят, да еще по-русски, да еще славяне!

Белов с Копыловым с чехами согласились. Перешли на новые места, осторожности ради засели в лесу. В разведку отправился Белов. Вернулся веселый!

– Чуть было не попался! Разглядываю окопы вдоль дороги – чего у них там? Гнезда вроде пулеметные, но никого нет. А за спиной: «Хальт!» [19] Halt! (нем.) – Стой! Два немца. Один с автоматом.

– И ты теперь вот он, перед нами! – засмеялся Копылов, друг и напарник Белова. – Где же автомат немецкий?

– Переволновался. Забыл подобрать.

– Садись, тушенки поешь.

– Да нет, ребята! Все правда. Они: «Хальт!», и я, как положено, руки – вверх. Думаю, подойдет один, обыщет. Так и вышло. Немец по карманам моим стучать, я его – за ворот. Поднял и на другого немца кинул. Сразу же навалился. Задушил, сначала своего, потом того, что под нами ворохтался. Короче говоря, не до тушенки. Пока никого там нет, надо мины ставить.

Подивились балагуру, пошли. Сазонкин, впрочем, поглядывал на Белова. Не великан, руки как руки. Очень даже небольшие. Григорий Иванович до войны бывал у него в гостях. Помнил, жена смеялась над своим трусоватым муженьком: поросенка им резал сосед, а Белов на печке уши зажимал. Петуху не мог голову отсечь.

– Идти по одному. За мной, нога в ногу! – по-командирски приказал Белов. – Всюду мины.

У просеки остановил группу. В группе их было шестеро.

– Просеку немцы прорубили, чтоб смотреть, кто из большого леса идет. Здесь – строго за мной, но бегом.

Перебежали. Снова лес, и вот оно, полотно железной дороги.

– Где твои немцы? – спросил Копылов.

– У ракитова куста. Я их оттащил и – дёру… Копылов! Мы с тобой – мины ставить, а остальные прикрывают.

Возле куста и впрямь лежали два солдата. Партизаны забрали автомат, парабеллум, документы. На Белова бы подивиться, а он уже на полотне. Копает под рельсами лунки. Копылов мины в лунки закладывает, гравием засыпает.

Мины поставили с двух сторон. Сазонкин отдал приказ:

– Отходить!

Приказ есть приказ. Белов встал во главе группы. Сказал главному подрывнику:

– Еще бы могли парочку поставить.

– Показалось, рельсы подрагивают. Я пойду последним, погляжу, как мины сработают.

Спешили перейти просеку. Белов и под ноги смотрел, и на партизан. Заметил краем глаза: Григорий Иванович нагнулся, что-то руками делает. Изучает немецкую систему? И тут, нарастая, полетел по лесу грохот и гул тяжелого эшелона. Белов успел войти в большой лес, за ним – Копылов, и все замерли, глядя, как могучий паровоз проходит над минами. И – ничего!