Владислав Бахревский - Непобежденные

В квартире для больших начальников, где имели комнаты Олимпиада Александровна Зарецкая и Клавдия Антоновна Азарова, были еще две комнаты. Это жилье наконец-то обрело хозяев. Сюда поселили врачей: Соболева и Евтеенко.

За своего доктора, за Евтеенко, похлопотал перед Бенкендорфом старший следователь Иванов.

На новоселье пришли главный врач больницы Андреева, Дмитрий Иванович Иванов с Ниной Зарецкой, господин Федор Иванович Гришин, начальник столярного цеха на заводе. Гришин помог врачам обставить комнаты. Его мастера сделали две кровати, два стола и дюжину стульев.

Был спирт, для нежных дам – вино. Иванов, вернувшийся из командировки по деревням, одарил врачей салом и парой гусей.

Праздничный стол был вполне праздничным, имелся патефон, пластинки. Оказалось, Азарова и Гришин – замечательные танцоры. Порадовали всех фокстротом, станцевали чарльстон.

Митька пригласил Нину на вальс, потом на танго, прижимал к груди, ласково брал за талию. Ничего ведь не скажешь – герой. Освобождал леса от мин, инспектировал бытошскую полицию. Стулов за свою ретивость кровавую получил от немцев нагоняй.

В чем заключалась инспекция старшего следователя – неизвестно, только огромного Стулова трясло перед Митькой.

Фрау Андреева, глядя на танцы Клавдии Антоновны, на ее модное, безупречно сидящее платье, растрогалась. Шепнула товарищески:

– Вы же – аристократка! Боже мой! Зачем вам эти вонючие партизаны?

– Где партизаны?! – Глаза Азаровой стали огромными. – Он? (Взгляд на Гришина). Он? (На Митьку). Они? (На Соболева и Евтеенко).

– Ну, ладно! Ладно! – махнула рукой фрау. – Коммунисты такого чарльстона вовек не танцевали.

Всех удивил баптист Гришин. Сначала спел «Я встретил вас, и всё былое…», спел чистым голосом, с пронзительной тоской в глазах. Потом показывал смешные фокусы. Яйцо превратил в цветок, цветок – в змею. Змею – в четыре стеклянных капсулки с розовым маслом. Подарил масло женщинам, приговаривая:

– Это змеиный яд, побывавший в руках доброго человека.

– Дмитрий Иванович! С партизанами, говорят, покончено? – спросила Андреева.

– Немцы своего добились. С русскими партизанами воюют теперь власовцы, русские люди.

– Тогда – за власовцев! – подняла рюмку Азарова. Глаза у нее светились.

Она пила за своих власовцев. Ей удалось переправить в отряд пятерых ребят из РОА, все – уроженцы Вятской области.

Нину провожал Митька, но с ними пошла решительная Олимпиада Александровна. Сказала Нине:

– Я давно не видела отца Викторина. У вас переночую.

Иванов кипел, но что поделаешь: тетка охраняет племянницу. А у тетки было срочное сообщение для отряда. Уже на другой день от Ясного ушло донесение:

«Стало известно, что готовится для засылки в партизанский отряд молодой полицейский по кличке Митя. Ниже среднего роста, лет 17–18. Глаза серые, одет по-граждански, с русской винтовкой, как перебежчик. Через 2–3 недели он должен вернуться обратно. Мотивы к этому: открывшаяся венерическая болезнь. В городе у него есть врач, у которого он лечится на дому».

Хочется верить: Митька, пустивший в сердце, в мозг, в кровь змею зла, подал знак и Шумавцову, и Марии Михайловне, и Тоне Хотеевой, однокласснице.

Подарил ночь на спасение.

Алеша на заводе в тот день не был, в Сукремли восстанавливал линию – бомба повалила два столба. С работы вернулся не поздно. Бабушка сидит у печи, раскачивается из стороны в сторону:

– Сашу Лясоцкого Горячкин в КПЗ забрал.

– Евдокия Андреевна, без паники! – сказал, как отрезал, но сердце в любовь окунулось. Подошел, погладил бабушку по щеке, слезы отер ладонью. – Пойду, приберусь.

Залез на чердак, долго шебуршил.

Бабушка успела на стол собрать.

– К отцу Викторину схожу. Пусть помолится.

– Нельзя! – вскинул быстрые глаза Алеша. – Нельзя нам ходить по людям… Некоторое время.

Перед сном спросил:

– Бабушка, а ты вправду веришь, что молитва спасет от гестапо?

От тоски грудь стала деревянная. Отряд ушел в Дятьково, с Марией Михайловной посоветоваться невозможно. Но Мария-то Михайловна не арестована!

– Бог бережет того, кто Ему верит, – сказала, зажигая свечу перед иконой, Евдокия Андреевна.

– У Бога, бабушка, Своя правда… У Бога все жизни в Книге судеб. Чему быть завтра, кем быть мне, тебе, Саше Лясоцкому… – Долго молчал. – О Саше надо молиться. Его теперь пытают.

Прислушивался. Ждал грохота в дверь. Не пришли.

Утром проснулся – слава Богу! Всё как всегда. Взял когти, пошел на работу. В тот день они на улице Калинина меняли провода. В воздухе морозец, но солнце сияло новехонькое. Тепла нет, да в лучах блистание, будто солнце – не кипящий на весь свет вулкан, а бриллиант. И вдруг – лимонница. Тоже новехонькая.

– Голубушка, ты на весну явилась, а у нас осень! – крикнул Алеша бабочке.

Углядел на лужку бугорки: кроты деревеньку свою устроили. Было дело – спас однажды вот такие же поселения. Приехал к бабушке в Ольшаницу, а бабушка с соседкой норы заливают водой. Рассердился на бабок, не дал им губить кротов.

В сказках звери и птицы, даже муравьи, если им поможешь, добром человеку платят. Бывало ли такое в жизни?

Алеша стал припоминать доброе, сделанное для звериного царства. Хорош, конечно, добряк, если на глухарей ходил, уток стрелял… Вдруг на ум пришла встреча с Митькой и с Дорониным. У него единственный тетерев против тяжеленной связки птиц у будущего полицая.

Сердце екнуло! Вчера Соцкий прямо-таки мотнулся в сторону… Огороды пусты, но огородами по городу много не набегаешь. Опять же – на работе хватятся, доложат.

– Спокойно! – сказал себе Алеша.

Надо приступить к работе, потом пойти по линии к лесу. Улица Калинина – вот она. Скорее на столб, а потом линию пойти проверить.

Залез на столб. По улице, переваливаясь на ухабах, шла крытая машина. Остановилась у столба.

– Это за мной, – сказал Людинову Алеша.

Из кабины спрыгнул на землю Сергей Сахаров, сунул дуло автомата в небо:

– Слазь!

Алеша, вонзая когти «кошек» в столб, пошел вниз.

– Снимай!

Алеша отстегнул ремешки «кошек».

– В машину!

«Хорошо хоть свитерок сегодня надел», – подумал Алеша.

Железная дверь лязгнула замком. Лавка тоже железная. Сел.

– Ну что же, поборемся! – вслух сказал.

– Бороться он собрался! – захохотали в глубине кузова. – С кем?

– Со своим страхом, – ответил Алеша и укорил себя: «Привык на столбах вслух разговаривать… А тут такой мир, что, пожалуй, даже мысли могут читать. Тут и мыслить надо, сбивая врага с толку».

Машина дернулась, стала… Пошла какая-то возня. Дверь распахнулась. В зев «воронка» прямо-таки закинули парня…

«Толик Апатьев. Наших хватают. Нас предали».