Вера Крыжановская - Светочи Чехии

Ружена с удивлением слушала ее. Восторженное поклонение Анны внушало ей убеждение, что Гус — действительно существо высшее, а твердая уверенность, звучавшая в голосе подруги, действовала и на нее заразительно.

— Я вижу, что твое решение непоколебимо, и передам твой ответ Светомиру, — сказала она после минутного молчания.

— Я предпочитаю сама переговорить с ним. Передай ему только мою просьбу зайти ко мне завтра.

На следующий день между Анной и Светомиром произошло длинное объяснение. Под конец, они обменялись уверениями в дружбе и взаимном доверии; но Светомир ушел взволнованный, растроганный и огорченный. С этого дня та боязливая сдержанность, с которой Анна относилась к нему, сменилась теплым, родственным отношением.

Наконец, вернулся в Прагу Иероним, путешествовавший по Моравии в сопровождении одного из родственников пана Вартенберга, и был неприятно поражен, найдя у себя на столе карикатуру Вока, смысл которой был для него понятен. Он не представлял себе, каким образом граф мог быть осведомлен об этом случае, и мысль о свидании с Вальдштейном вовсе ему не улыбалась. Но Иероним был неспособен отступать перед опасностью и, желая выяснить свои отношение к Воку, он отправил ему послание такого содержания: „Если хозяин охапки сена не довольствуется бегством осла, а желает объяснения более решительного, то его будут ожидать весь следующий день и готовы дать удовлетворение, какое только тот пожелает”.

Хотя подписи и не было, но граф тотчас же понял, что его противник рассчитывает на поединок; между тем ни малейшей злобы у Вока уже не было, да и Ружена никогда не была так добра и не казалась столь любящей, как после своего признания. Он сам отправился к Иерониму.

— Ты достаточно наказан за проделки твоим великодушным отказом от любимой женщины, которым я восхищаюсь, но подражать которому не был бы в состоянии, — добродушно сказал граф, протягивая ему руку. — Тысяча чертей! Да если бы такая женщина, как Ружена, призналась мне в любви и согласилась идти за мной, так я бежал бы с ней без оглядки, а там хоть весь свет перевернись! Но… с точки зрение мужа той же самой Ружены, я могу быть тебе только благодарен за то, что ты оказался… ослом!

Несмотря, однако, на установившиеся засим добрые отношение, Иероним все-таки был довольно редким гостем у Вальдштейнов; наоборот, он очень сошелся со Светомиром и с большим интересом, казалось, относился к судьбе молодого человека, чуть не ежедневно навещавшего его. Во время их долгих бесед разговор часто заходил о Гусе, и когда Иероним упомянул, что собирается навестить друга в изгнании, Светомир, как милости, выпросил у него позволение сопровождать его.

В одно прекрасное утро они отправились в Козиградский замок, где проживал тогда Гус, но, по приезде на место, узнали от пана Оусти, что гость его уехал в объезд, который он совершал по временам, проповедуя слово Божие по городам и деревням и даже в чистом поле, словом, всюду, где только собирался народ. Иероним и Светомир решили разыскать его и на следующий день, на заре, отправились дальше.

Первый же, попавшийся им навстречу крестьянин указал селение, в котором в данное время находился Гус, и, по мере приближения к месту, они ясно видели, как выросло число спешивших послушать знаменитого проповедника. Наконец, они добрались до цели своего путешествия. На возвышенности, между Бехиней и Бернартицами стояла толпа, по крайней мере, в полторы или две тысячи человек, состоявшая преимущественно из поселян — мужчин, женщин и детей, — но попадались, правда, и рабочие, горожане и даже кое-кто из панства. На всех лицах читалось глубокое умиление и сосредоточенность. Посреди слушателей, на стволе большого срубленного дерева, служившего кафедрой, поместился Гус и его звучный голос слышался далеко среди царствовавшей кругом глубокой тишины, настолько собравшийся народ хранил молчание, боясь проронить единое слово.

Иероним и Светомир привязали лошадей к дереву и пробрались поближе к проповеднику. Величавая простота этой сцены, напоминавшей картину из времен евангельских, их поразила.

Так и Христос проповедовал святое слово свое униженным и обездоленным предпочтительнее под голубым небом, как куполом воздвигаемого им храма истины.

С вдохновенным, слегка зарумянившимся лицом толковал Гус евангелие, разъясняя слушателям, что ясность божественной правды не может быть затемнена человеческими измышлениями и что только писание — верный проводник для людей на пути спасения.

По окончании проповеди, толпа стала тихо расходиться. Иероним со своим спутником могли, наконец, подойти к Гусу, который очень обрадовался, узнав их, и сейчас же повел в соседнюю деревню, где проживал уже несколько дней. Хижина была бедна, лишена всяких удобств, но сияющие лица хозяев указывали ясно, как они горды и счастливы приютить под своей соломенной крышей уважаемого человека, которого считали новым апостолом.

Гус предложил гостям завтрак, состоявший из молока, хлеба и сыру.

— Простите, дорогие друзья, за скудное угощение, к которому вы, конечно, не привыкли. Я же себя отлично чувствую здесь: деревенская простота напоминает мне мое детство, тут я снова вижу себя сыном крестьянина и среди этих скромных, добрых людей яснее сознаю, к какой суете мирской привязался в Праге. А теперь побеседуем. Там, на скамье под большим дубом, нам будет хорошо; весенний день, как видите, великолепен и нам никто не помешает! Ты, Иероним, сообщишь мне последние новости из столицы, а Светомир опишет свои приключения на чужбине.

Иероним привез свежее и очень важное известие об изгнании Стефана Палеча, Станислава и Петра из Знойма и Яна Ильи. После того, как синод, созванный в Праге с целью водворить мир в чешской церкви, сел на мель со своей задачей, король уже сам назначил комиссию, составленную из архиепископа Альбика и трех членов, уполномочив их принять всевозможные меры, какие только найдут нужными, чтобы восстановить порядок.

Это совещание под председательством Зденка Лобауна, руководившего прениями, собиралось несколько дней у одного из своих членов, настоятеля храма св. Михаила, Христиана Прахатицкаго, но, не смотря на все усилия, не привело ни к чему. Четыре упомянутых выше профессора, члены католической партии, оказались несговорчивыми, обвинили комиссию в слабости и пристрастии, а затем вовсе перестали посещать заседания. Видя, что последнее средство упорядочить церковные вопросы не удалось, взбешенный Вацлав отрешил упорствующих от их должностей и в феврале изгнал их из страны, запретив когда-либо вступать на землю Чехии.

Гус был глубоко огорчен строгой карой, постигшей его бывших друзей и некогда верных пособников в борьбе за голоса в университете.