Вера Крыжановская - Светочи Чехии

— Вот до чего может довести страх перед папой, — до пресмыкания и отречения от собственных убеждений, — с грустью сказал он. — Я сожалею от всего сердца.

Чтобы развеять тяжелое впечатление, навеянное его рассказом, Иероним перевел разговор на Светомира. Гус стал расспрашивать молодого человека о жизни за истекшее время, а тот с увлечением и юмором описал свои первые шаги в новом отечестве и разные забавные промахи, которые он, беглый студент, делал в новом ремесле солдата. То обстоятельство, что чешский язык был придворным языком в Кракове, тем не менее, много облегчило его положение.

Но старая антиклерикальная закваска далеко еще не погасла в сердце Светомира. Сдержанно, хотя без малейшего стеснение, описал он пагубное влияние духовенства, с его слепой, узкой нетерпимостью, на короля Владислава и управление страной. Его заветам он приписывал начавшее распространяться в Польше недоброжелательство к Чехии, как еретической стране; влияние же клира побудило, в свое время, князей Мазовецких призвать на помощь немцев. А ныне это разбойничье гнездо, именуемое Тевтонским орденом, прочно пустило корни, высасывает кровь из подвластных славян и выросло в такую силу, которая угрожает полным уничтожением его прежним благодетелям.

— Как исполинский паук, засели проклятые на нашей славянской земле, протянув во все стороны свою паутину, сея повсюду раздоры и уничтожая целые племена, под предлогом крещения их в христианство. Теперь уж Польше нужно было соединиться с Литвой и Русью, призвать тысячи чехов и даже поганых язычников-татар, чтобы раздавить эту гидру под Танненбергом. Зато там уж мы с ними сосчитались, — с восхищением прибавил Светомир.

И, охваченный восторженными воспоминаниями о славной битве, он принялся с жаром рассказывать ее Гусу, нарисовав при этом, симпатичный образ доблестного князя Юрия Лугвеньевича и его храброго воинства, оказавшего решающее значение на исход боя.

— Это греческие „схизматики”, не правда ли? — спросил внимательно слушавший его Гус.

— Да, но клянусь вам, отец Ян, что они добрые христиане! Их вера в Бога, Спасителя и Евангелие столь же глубока и правдива, как и наша! Я не знаю, в сущности, в чем заключается „схизма”, разделяющая их от нас, но я лично мог удостовериться, что это набожные и честные люди, — убежденно заключил Светомир.

— Я нисколько в этом не сомневаюсь, дитя мое, — улыбнулся Гус и, обращаясь к Иерониму, прибавил. — Я чувствую живейший интерес к восточному исповеданию, которое первым озарило светом евангельским нашу чешскую землю. Недавно здесь проходили купцы из Византии, направлявшиеся в Прагу, и я долго с ними беседовал. Все, что я услыхал от них, вселило в меня убеждение, что восточная христианская церковь, которую наши папы именуют еретической, сохранила в несравненно большей чистоте предание первых веков христианства, чем мы, западники! У нас только кое-где держится еще обычай первобытной церкви причащение телом и кровью, а там завет Христов соблюдается свято, как то указано в Евангелии и послании Павла! Кроме того, пример той же восточной церкви ясно указывает, что папство не имеет божественного начала, так как и поныне Христос не принуждает всех рассеянных во вселенной верующих прибегать к папе и кардиналам, которые весьма часто оскверняются обманом и грехом. А упаси Бог, чтобы я считал, будто восточные христиане подлежат за это осуждению! К несчастью, все эти сведения отрывочны, а для того, чтобы судить сознательно, надо бы поговорить с богословом, который побывал в тех местах, где живут эти народы, и был знаком с их учением и бытом. А где такого найдешь?

Минул год, тревожный и мучительный. Назревали великие события в жизни средневекового общества; жгучие религиозные и политические вопросы требовали неотложного разрешения.

Обсуждавшийся в течение истекшего года проект общего собора, который положил бы конец беспорядкам в церкви, был приведен в исполнение. Император Сигизмунд взял дело в свои руки и энергично привел его к благополучному разрешению. При знаменитом свидании с Иоанном ХХIII, в Лоди, местом будущего собора был избран имперский город Костниц, и папа, скрепя сердце, должен был дать на это свое согласие. Небесная Немезида налагала узду на преступного Балтазара Коссу и принуждала его явиться на этот собор, — крайне опасный для него самого, — но иного выхода не было. С одной стороны, ему угрожал король неаполитанский, питавший к нему ненависть и теперь победоносныйвладыка Рима; с другой, его единственный покровитель, коварный Сигизмунд, призывал его в Костниц, чтобы покончить с расколом в церкви, а это могло только повредить папе, пролив свет и на его собственную жизнь. Тщетно пытался Иоанн XXIII увернуться от этой петли, но все его усилие разбивались о непреклонную волю Сигизмунда. И 30 октября 1413 г. обнародован был эдикт, которым император, по соглашению с папой, созывал всех христианских государей, всех князей церкви и всех тех, чьи имена и знание прославились в христианском мире, к l-му ноября 1414 года в Костниц, чтобы обсудить церковные преобразование и уничтожить ересь.

Последний пункт прямо относился к Чехии. Там жил смелый проповедник, вдохновенное слово и незапятнанная жизнь которого служили живым укором преступному, развращенному духовенству. Человек этот был Ян Гус, в лице своем воплощавший, в некотором роде, протест христианства. На нем-то и сосредоточивалась вся злоба, он и должен был заплатить за всех новаторов, осмелившихся требовать от служителей алтаря целомудрие и нестяжательности. И, заранее осужденный врагами, Гус был вызван на собор, чтобы оправдаться против обвинений в ереси. Со свойственной ему кротостью и твердостью характера он немедленно отозвался на призыв, нимало не обманывая себя относительно опасности, которой подвергался за исповедуемую им евангельскую истину.

В чудный сентябрьский вечер несколько человек собралось в небольшой, скромно обставленной комнатке одного из домов Старого города. Окна выходили в сад и длинный, темный коридор отделял комнату от остальной части дома, охраняя того, кто в ней жил, от всякого нескромного соседства. Жилец был Ян Гус, прибывший в Прагу, чтобы снарядиться в далекий путь и проститься с друзьями перед отъездом в Костниц.

Пражское духовенство делало вид, что не знает о его прибытии и на этот раз не притесняло его. И вот, мы видим его в скромном убежище, окруженным приятелями, обсуждающими с ним предстоящее путешествие. Были здесь Ян из Иесениц, Прокоп из Пльзени, Петр из Младеновиц, Якубек из Стрибра, преемник Гуса по Вифлемской часовне, магистр Гавлик и Иероним Пражский, только что вернувшийся из своего путешествия в Литву.