Вера Крыжановская - Светочи Чехии

— Что же с ней происходит?

— Сидит, например, часами, смотрит куда-то пристально в пространство, ничего не видя и не слыша, что происходит вокруг; а то вдруг начнет говорить такие вещи, которых никто и знать не может, точно колдунья какая-нибудь. Когда еще у нас и не предполагали возможности задержание мистра Яна, она вдруг однажды говорит мне с таким странным видом: „Ты не получала никаких известий от Гуса?” — Нет, — говорю, — но, судя по его последнему письму, можно надеяться, что все окончится благополучно. „А я видела его в темной, сырой, вонючей келье, мне показалось даже, — тюрьме”. Я подумала тогда, что ей все это приснилось, так как, при своей фанатической привязанности к Гусу, она все время только и думает о нем; а вчера дядя Гинек потвердил, что мистр Ян посажен в гнилую яму, где и заболел. Тут я даже испугалась за Анну!

— Ради Бога, внуши ей, Ружена, чтобы она молчала о таких вещах, а то ее могут схватить, как колдунью, — перекрестясь, заметил Светомир и, помолчав минуту, прибавил: — Хорошо еще, что вы не приехали раньше, а то попадись вам на встречу Бранкассис, Анна вовсе потеряла бы голову.

— Боже Всемогущий?Бранкассис здесь? — с ужасомспросила графиня, бледнея.

— Он был здесь, так как сопровождал папу; но уехал из Костница три дня спустя после бегства Коссы и теперь, вероятно, сидит с ним в Шафгаузене.

— Слава Богу, что этого чудовища тут нет, — облегченно вздохнула Ружена.

— О, как чесались у меня руки, каждый раз, как я его видел. Я готов отдать один глаз, чтобы только иметь возможность всадить ему нож в горло, — проворчал Светомир, сжимая кулаки.

Разговор был прерван приходом графа Гинека, видимо чем-то раздраженного.

— Вообразите, что я узнал? Гуса нет в Костнице, — сказал он, опускаясь в кресло.

— Его освободили? Он бежал? — разом спросили Ружена и Светомир.

— Освободили? Разве эти кровопийцы выпустят свою жертву, за которой столько времени гонялись? — гневно ответил граф. — Нет, вот что случилось. После бегства папы, Гус находился во власти императора, и Хлум, равно как и прочие друзья отца Яна, рассчитывали воспользоваться этим обстоятельством, чтобы его освободить. А тут вдруг фальшивый Сигизмунд передал несчастного в распоряжение епископа костницкого, — личного врага Гуса, — который, конечно, не простил ему брошенного когда-то в лицо обвинения. И сегодня ночью, Оттон фон Хохберг перевел его в свой замок Готтлибен, под охраной 170 солдат, что одно уже доказывает вам, как они там все боятся бедного, скромного священника, вооруженного лишь своей добродетелью и словом Божьим.

— Боже мой! Теперь ни повидать его, ни оказать помощи ему будет уже нельзя, — грустным тоном заметил Светомир.

— А ты разве навещал Гуса в тюрьме и видел его? — спросила Ружена.

— Понятно. Да не я один, а и прочие друзья бывали у него, благодаря содействию тюремщиков, которые все очень расположены к кроткому и терпеливому узнику. Особенно один из них, Роберт с женой, оба — славные люди, делали для него, что могли.

— И надо же было увести его, как раз, когда мы сюда приехали, — сказала Ружена и заплакала.

В одной из отдаленных от центра города улиц стоял просторный дом, с двух сторон окруженный садом, а с третьей выходивший в глухой переулок, который отделял его от соседних строений. Дом казался нежилым, что было истинным чудом в то время, когда каждая клетушка в Костнице ценилась баснословно дорого, а обыватели или вовсе покидали город, либо переходили на житье в дворовые службы и сдавали свое помещение богатым иноземцам, наехавшим со всех концов мира.

Но пустым дом казался лишь снаружи. В одной из комнат, выходившей окнами в сад, какой-то человек в беспокойстве ходил из угла в угол.

Лицо его было озабочено, глубокие морщины бороздили нахмуренный лоб и, по временам, крепкое итальянское ругательство срывалось с губ.

Человек этот был Бранкассис, считавшийся уехавшим вслед за папой Иоанном XXIII, но тайком возвратившийся в этот дом, который он занимал и раньше. Вернулся он с целью войти в сношение с разными прелатами, оставшимися верными беглому папе, и разведать, при их посредстве, о настроении собора и императора, а затем, если представится возможность, ценою золота и разными ухищрениями спасти дяде папскую тиару. Но расчёты папы и его посла не оправдывались. Несмотря на некоторый успех происков хитрого Томассо, как например, угроза итальянской народности [69] Собор делился на четыре народности: итатьянскую, французскую, немецкую и английскую. отъехать из Костница и не принимать участие в делах собора, несмотря даже на собственноручное письмо папы к королю французскому, — дело Иоанна XXIII оказалось окончательно проигранным.

За эти два года Бранкассис сильно изменился: постарел, обрюзг, цвет лица сделался желтым и даже землисто-серым, глаза ввалились и свирепо глядели из глубоких глазниц. Если страшный удар Броды и не убил его, то все-таки оставил на его организме глубокие следы, которые давали себя чувствовать во время переезда в Костниц; невыносимая боль в спине заставила его прибегнуть в пути к носилкам.

Грустное это было путешествие. Затаив в душе бессильную злобу, ехал на собор Балтазар Косса, предчувствуя, что его грозный покровитель, Сигизмунд, упорно влечет его на погибель. Папская тиара не могла изменить природной животности, жестокости и строптивости бывшего разбойника; свои неудачи он вымещал на приближенных, проклиная скверные дороги, суровый климат и усталость трудного, длинного пути.

Недалеко от Арльсберга повозка вдруг накренилась, и Косса полетел в снег. По дороге в это время стоял народ, толпами сбегавшийся на встречу папы; но, не задумываясь о том, какое впечатление произведет его поведение на окружающих поселян, его святейшество разразилось потоками проклятий и ругани, а слуге, подбежавшему узнать, не ушибся ли он, папа крикнул:

— Jaceo hic in nomine diaboli!

Свое падение он счел за худое предзнаменование.

— Вот западня, в которую ловятся лисицы, — сказал он Бранкассису, указывая ему на видневшийся вдали город.

Этот дорожный случай пришел теперь на память кардиналу. Предзнаменование исполнилось буквально, и известие, которое Бранкассис получил сегодня, его страшно беспокоило.

Все их козни разлетелись в прах, наткнувшись на энергию, проявленную императором.

На следующий же день после исчезновение Коссы, Сигизмунд объехал город, в предшествии герольдов и трубачей, объявляя всюду, что бегство папы не приостанавливает действий собора: а в это утро Бранкассис узнал, что готово значительное войско для низложения герцога австрийского, объявленного изменником империи и собору, и для привода Коссы силой на суд, как пирата и преступника, виновного в симонии и распутстве…