Александр Чаковский - Неоконченный портрет. Книга 1

— В чем же тут соль? — с недоумением спросил Моргентау,

— Через час к Соломону прибегает жена старика, — не отвечая на вопрос Моргентау, продолжал Рузвельт, — и, как полагалось в те времена, раздирает на себе одежды и кричит: «О, великий царь Соломон! Как ты мог допустить такую несправедливость?! Я отдала этому человеку свои лучшие годы. Он взял меня в жены восемнадцатилетней девушкой и оказался извергом, скупцом и развратником. Теперь, когда я состарилась он хочет выгнать меня из дома. И ты благословляешь его на это! Но я не дам ему развода, нет!» На этот раз Соломон подумал уже несколько дольше и наконец изрек: «Ты права». Когда обрадованная старуха убежала, один из министров, слышавший эти разговоры, сказал: «О, царь Соломон! Ты мудр, но я не могу постичь твою мудрость- Старик хочет развестись, и ты считаешь, что он прав. Старуха не хочет развода, но, по-твоему, и она права». На этот раз Соломон думал очень долго. А потом глубокомысленно изрек: «И ты прав, мой министр... финансов Генри!»

— Но ничего подобного в Библии нет! — вскричал Моргентау.

— По-моему, тоже. Я много раз перечитывал эту книгу, — с усмешкой отозвался Рузвельт. — Очевидно, это апокриф, а может быть, и просто анекдот. Но если такая ситуация не описана в Библии, значит ли это, что ее не может быть в жизни?..

Теперь Рузвельт уже не улыбался. Его лицо выражало глубокую сосредоточенность.

— Вы хотите сказать, сэр, — после паузы спросил Моргентау, — что есть противоречия, заложенные в нас самих?

— И в самой жизни, Генри. Особенно в нашей, американской жизни...

— «Красные» добавили бы: в американской капиталистической жизни, — усмехнулся Моргентау.

— Я не «красный», ты это прекрасно знаешь. В худшем случае я… «розовый». Но говорят, что розовый цвет признак здоровья, — блеснув пенсне, сказал Рузвельт. — А теперь иди, работай, мой друг, — добавил он. — Я устал.

День шел за днем, и все они были похожи друг на друга.

С утра президент работал над почтой. Если Хассетт не подкладывал ему что-нибудь сверхэкстренное (на это указывал прикрепленный к уголку бумаги красный «флажок»), то Рузвельт обычно начинал с ходатайств о помиловании или снижении срока наказания заключенным.

«Эти не могут ждать!» — говорил себе президент.

Он далеко не был либералом по отношению к грабителям и убийцам. Но в причины таких преступлений, как, например, воровство, каждый раз тщательно вникал, особенно если они совершались неимущими людьми. Трагедия минувшего кризиса жила в памяти президента.

Беспощаден он был к продавцам наркотиков. Почему? Считал ли он, что наркотики подрывают духовное здоровье нации и что нет преступления тяжелее? Или уже тогда предвидел, что со временем вся его страна превратится в своего рода гигантскую «опиумокурильню» и хотел это предотвратить?..

После окончания работы над почтой следовал ленч. Затем Рузвельт садился в свой «форд» и ехал на прогулку. Для секретарей и помощников президента наступало свободное время. Бассейн президента был в их полном распоряжении. Каждый занимался чем хотел. Талли, Брэйди, Хассетт и Брюнн резвились в воде, как молодые дельфины. Маргарет Сакли вязала или вышивала. Другая кузина президента — Лора Делано, если президент не брал ее с собой, отправлялась одна в лес. Пожалуй, только Луиза Хэкмайстер оставалась на своем посту.

Хэкки отлично готовила коктейль «Манхэттен» — любимый напиток президента. Один-два бокала этого коктейля Рузвельт выпивал ежедневно.

Хэкки знала, что, возвращаясь с прогулки, президент остановит машину у коттеджа, где помещался коммутатор, и она должна встретить его, держа «шейкер» со взбитым коктейлем в одной руке в бокал в другой. Пока президент будет пить, она расскажет ему, кто звонил во время его прогулки.

Словом, Рузвельт отдыхал, и это, казалось, не могло не отразиться на его состоянии.

И все же... И все же каждый раз, когда Рузвельт отправлялся на прогулку и когда возвращался с нее, Грэйс Талли незаметно окидывала президента внимательным, испытующим взглядом, стараясь определить, как он себя чувствует.

Все окружавшие его люди, включая доктора Брюнна, считали, что неделя, которую президент провел в Уорм-Спрингз, пошла ему на пользу и что состояние его на глазах улучшалось. Под ярким солнцем Джорджии Рузвельт загорел, и пепельно-серый цвет его лица сменился смуглым. Президент улыбался — в Вашингтоне это случалось теперь не так уж часто. Он старался шутить, как в былые годы.

Но Талли все время казалось, что Рузвельт держится иначе не потому, что его состояние действительно улучшилось, а потому, что он с нетерпением ждет Люси и старается быть «в форме» к ее приезду.

От преданного взгляда Талли не могло скрыться, что, несмотря на все внешние перемены, президент был очень слаб. Силы его не восстанавливались или восстанавливались очень медленно. Она видела, как неохотно обращается Рузвельт к очередной стопке бумаг на письменном столе, как дрожат — правда, менее заметно, чем раньше, его руки, как устало откидывается он на спинку своего кресла, прочитав три-четыре документа...

Чтобы поднять его настроение, Талли доставала очередной конверт с марками, присланными президенту почтовым ведомством. При виде новых марок президент оживлялся, хватал со стола лупу и долго разглядывал сокровища, которым предстояло пополнить его коллекцию...

6 апреля, ознакомившись с почтой, президент долго сидел молча с хмурым и сосредоточенным видом. Он только что перечитал доклад американского посла в Москве.

Рузвельт высоко ценил Гарримана. Будучи миллионером, Гарриман мало заботился о личной карьере на государственной службе и вел себя так, как подсказывал ему здравый смысл. Немалую роль играл в этом и присущий ему независимый характер. Никто, разумеется, не мог заподозрить его в симпатиях к коммунизму. Но с самого начала воины он доброжелательно и с сочувствием относился к России. Став в 1943 году послом Америки в СССР, как уполномоченный президента США, вел переговоры со Сталиным, касающиеся помощи России, был сторонником скорейшего открытия второго фронта...

В начале войны американские газеты, как, впрочем, и многие советники президента, были убеждены в том, что Советский Союз не выдержит обрушившегося на него удара и будет очень скоро побежден.

Тогда Рузвельт послал в Москву Гарри Гопкинса, поручив ему лично убедиться в том, насколько Россия, несмотря ни на какие жертвы, способна сражаться с врагом, а убедившись в этом, предложить Сталину помощь, как в вооружении, так и в материалах, необходимых для военной промышленности.

Но все это было в прошлом. Сейчас, когда окончательный разгром гитлеровской Германии стал делом одного, максимум двух месяцев, Рузвельта больше всего заботило будущее. Как оно сложится? Мирные отношения с Россией Рузвельт воспринимал как историческую необходимость, — никакой альтернативы он не видел.