Виталий Федоров - Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969

На вокзале я взглянул на расписание. Поезд дальнего следования, идущий через мою станцию, как раз стоял на платформе. Я осмотрелся, выбирая, в какой вагон мог бы сесть без помех. И тут заметил второкурсника, идущего к этому поезду с явной целью уехать на нём. Мы с ним близко друг друга не знали, но не раз встречались в школе, общежитии и столовой. Я подошёл к нему. Мы поздоровались и коротко поговорили. Оказалось, что ему нужно было ехать до Богдановича – это почти половина моего пути. Я ему высказал свои опасения насчёт безбилетного проезда, на что он мне ответил:

– Не переживай, пойдём со мной.

Я присоединился к нему. Мы подошли к вагону. Проводница стояла у открытой двери и спросила:

– Вы куда, молодые люди?

– У нас проездной четвёртой категории, – уверенно заявил мой спутник.

– Тогда проходите, – разрешила она.

Мы зашли в вагон и сели рядом на свободные места. Я поинтересовался:

– Что это за проездной четвёртой категории?

– Такой билет выдают тем работникам железной дороги, которым часто по служебным обязанностям приходится ездить на любых поездах. До учёбы в школе машинистов я работал на вокзале в Богдановиче в железнодорожной милиции и имел такой билет. Он у меня и сейчас с собой, правда, просроченный.

До Поклевской я доехал благополучно. В Горбуново пришёл уже в двенадцатом часу ночи. Все спали. Я постучал в дверь и с волнением ждал, когда откроют дверь. Открыл Иван Гаврилович. Я с ним поздоровался за руку и вошёл в дом. Мама встала, когда услышала, что приехал я. Она позволила себя обнять, поздоровалась как обычно: «Здравствуй, здравствуй, сынок!». Это могло означать только то, что у нас с ней нет никаких разногласий. Я ещё не успел раздеться, как они оба стали восхищаться моей новой железнодорожной формой.

Как бывало всегда, мама дала мне покушать, а Иван Гаврилович принёс нам по кружке бражки. Я ел, мама смотрела на меня, и у неё вдруг на глаза навернулись слёзы. «Наверное, меня маленького вспомнила», – подумал я.

– Мама, не плачь, а то я есть не смогу, – попросил я.

– Ладно, ладно, ешь, не буду больше. – Она утёрла фартуком мокрые глаза.

– Я вам обоим много хлопот доставил, – повинился я. – Вы уж меня простите.

– Бог простит.

Я поел, поблагодарил маму и завалился на полати рядом с Женькой.

Утром все встали почти одновременно. Малышка подала голос, требуя к себе внимания. Она спала в кроватке, рядом с койкой Лены в одном из углов большой комнаты, перегороженной ширмой. Мама с отчимом в это время управлялись с многочисленной живностью во дворе. Я сидел на кухне и слышал, как встала Лена и стала перепелёнывать и кормить малышку. Дверь в комнату была приоткрыта, и мне было кое-что видно. Подумалось, что по крайней мере с материнскими обязанностями она вполне справляется.

Когда она положила Галинку в кроватку, я попросил разрешения войти в комнату. Лена вздрогнула от неожиданности. Похоже, она ночью не слышала моего прихода. Резко повернулась в мою сторону, посмотрела удивлённым взглядом и произнесла над дочкой: «Папа приехал!». Эти два слова в мой адрес мне довелось услышать впервые. Я подошёл к кроватке и взглянул на это маленькое создание, которое ничем не отличалось от тех двухнедельных младенцев, которых я видел раньше.

– Как она себя ведёт? – спросил я.

– Довольно спокойная. Много спит.

– Волосики тёмные у неё.

– Как и у тебя. А ты ко мне вернёшься? – неожиданно она сменила тему.

– Нет, между нами всё кончено, – ни секунды не колеблясь, ответил я.

– А ребёнка тебе не жалко?

– Жалко, очень жалко! Но я буду помогать по возможности.

– У тебя в Свердловске уже кто-то есть? – Она, конечно, имела в виду девушку.

– Нет никого.

На том и закончился наш утренний разговор. После завтрака мы с Женькой пошли прогуляться на лыжах в небольшой лесок за деревню. Покатались мы полтора часа, а когда вернулись, то увидели, что у нас гость. Я его знал. Это был Иван Андреевич Третьяков, старший коллега Лены по школе. Я сообразил, что он зашёл к нам не случайно. Иван Андреевич был человеком тактичным, главой большого семейства. У него было семеро детей и большой опыт «миротворца», на роль которого он, видимо, и согласился прийти к нам без моего ведома.

Время клонилось к обеду. Вскоре начали собирать на стол. Появился полноценный обед, выпивка и закуска. После того, как выпили по первой, Иван Андреевич начал разговор со мной с вопросов: «Как доехал, трудно ли жить в Свердловске, как учёба?». Я старался отвечать обстоятельно.

После второй рюмки Иван Андреевич не стал говорить примиряющие речи, зная, что мы с Леной не ссорились, а напрямую спросил:

– Вернёшься ты в свою семью к жене и дочке, а если вернёшься, то когда?

– Никогда! Женитьба была самой большой моей ошибкой в жизни, – ответил я, поднялся на ноги за столом и продекламировал вслух четверостишие Есенина:

Ведь и себя я не сберег

Для тихой жизни, для улыбок.

Так мало пройдено дорог,

Так много сделано ошибок.

За столом – немая пауза. Все перестали жевать и воззрились на меня. Пришлось мне продолжать. Я перед всеми извинился за причинённые напрасные хлопоты, а также поблагодарил за участие в моей непутёвой судьбе. При всех пообещал, что как будет возможность, я стану помогать Лене растить ребёнка.

Иван Андреевич простился со всеми и пошёл домой. А я начал готовиться в обратный путь. На прощание зашёл в «детскую», посмотрел на Галинку (она мирно спала) и сказал Лене:

– У меня в чемодане имеются облигации Госзайма. Ты возьми их себе. Они могут выиграть или же погаситься. В газетах довольно часто печатают тиражи выигрышей и погашения.

Я простился со всеми, попросил меня не провожать и отправился на станцию. Хотелось приехать в Свердловск вечером, чтобы было время выспаться и не клевать носом завтра на занятиях. Я купил в кассе билет, занял в вагоне полочку, и после всех треволнений даже с часок поспал.

Итогом поездки я был вполне удовлетворён. Повидал малышку, с мамой не было никаких разногласий, да и Лена поняла необратимость нашей разлуки навсегда.

Хотя ни в общежитии, ни в нашем учебном заведении не было спортзала, я стремился не терять спортивной формы, чтобы чувствовать себя уверенно в любых ситуациях. Утром я просыпался раньше всех и выходил на физзарядку в коридор, а иногда на лестничную клетку в конце коридора. Лестница вела в подвал и могла служить дополнительным выходом, но по ней почти никто не ходил, а на площадках всегда было чисто. Я выполнял почти все армейские упражнения, для которых не нужны были специальные спортивные снаряды, а некоторые придумывал сам. Отжимался от пола до семидесяти раз. Иногда спускался в подвал. Там были проложены многочисленные трубы, и их я использовал как перекладину.