Николай Энгельгардт - Павел I. Окровавленный трон

— Что случилось?

— Ваше высочество, несчастье, сказал Аргамаков. — С государем худо, очень худо!

— Ну?!..

— Государь сейчас скончался.

— Что ты говоришь! Батюшка скончался! Да видел ли ты его тело? — спрашивал цесаревич.

— Я не был при кончине государя, — отвечал Аргамаков, — не мог видеть и тела его, так как граф Пален и Бенигсен приставили караулы к обеим дверям.

— Караулы?! — переспросил цесаревич.

— Так точно, караулы.

— Пален и Бенигсен, говоришь ты? Так это переворот!

— Да, ваше величество, это переворот.

— Несчастный отец! — сказал горестно цесаревич. — Ты знаешь, что я много от него терпел. Я больше его страшился, нежели любил. Однако, если бы все знать, не пожалел жизни своей защитить его.

— Я употребил все старания, чтобы спасти государя, но не успел в том, — сказал Аргамаков. — Также послал я к вам графа Кутайсова предупредить.

— У меня никого, брат, не было. И я ничего точно не знал. В этой каше, что они заварили там, я — сторона.

— Подлец Кутайсов предпочел сам спастись, как, крыса с тонущего корабля, — сказал Аргамаков. — Но должно вашему высочеству принять меры.

— Какие же меры? Пусть они там сами и расхлебывают, что заварили, а меня оставят в покое.

— Ничего нельзя знать наперед. Заговорщики опьянены и вином, и успехом предприятия. Ходят теперь царями и говорят, что возведут на трон того, кого захотят. Предполагали поступить с родителем вашим, как поступили недавно с английским королем, а ранее с датским: там при оказавшейся в них болезни отставили мирно от трона для лечения на покое и назначили регентство. Так и наши хотели. А вышло другое. Кто же поручится, что и дальше не будет такой суматохи!..

— Что же ты советуешь, братец? — угрюмо спросил цесаревич. — Брату гвардия присягала при восшествии на трон родителя. Я же только по званию цесаревич. Значит, меня не тронут.

— Ничего знать наверное нельзя. Иные мыслят возвести императрицу, матушку вашу. А кричали и о республике.

— Друг мой, — горячо сказал Константин, — после того, что случилось, пусть мой брат царствует, если хочет, или матушка, или кто хочет. Но если бы сей окровавленный Трон предложили мне, то я наверное отрекся бы от него!

— А все же меры примите, — настаивал Аргамаков.

— Что же ты советуешь? — опять спросил цесаревич.

— Напишите записку и пошлите с вашим фельдъегерем Саблукову, чтобы вел конногвардейцев к замку, — сказал Аргамаков. — Я знаю, что Преображенский батальон в сомнении. Поручик Марин еле унял роптание.

— Гвардия меня терпеть не может, братец, — сказал Константин. — И я такой записки без крайности не пошлю. А пока вот что напишу… Подай перо и бумаги.

Аргамаков взял со стола и подал. В сильном волнении цесаревич беспорядочно, набросал следующие строки:

«Как можно скорее соберите полк, верхом и в полном вооружении, но без пожитков; ждите моих дальнейших распоряжений. Цесаревич Константин».

— Позови моего фельдъегеря! — приказал великий князь.

Аргамаков позвал. Цесаревич сказал ему:

— Вот, братец, возьми ты сию записку и спрячь за обшлаг. А вот Аргамаков тебя выведет из замка какими сам ведает путями. И беги ты к Саблукову, передай ему записку, а на словах прибавь, что его высочество велели, мол, сказать вам, что дворец окружен войсками, и что вы должны приказать хорошенько зарядить ружья и пистолеты. Ступайте!

Оставшись один, двадцатилетний юноша-цесаревич погрузился, сидя на кровати, в угрюмые размышления, не считая нужным идти в спальню супруги и будить ее. С великой княгиней Анной он был в сварливых и неприятных отношениях, в особенности после того, как во время ее мигрени, желая досадить ей, позвал в соседнюю комнату двух барабанщиков и приказал им бить тревогу. Теряясь в печальных мыслях, цесаревич вдруг услышал шаги и громкие голоса.

— Они идут, — подумал в страхе юноша и, прикрывшись одеялом, притворился спящим.

Платон Зубов с пьяным, наглым лицом шумно вошел в комнату великого князя и, грубо дернув одеяло, сказал дерзким тоном:

— Вставайте и ступайте к императору Александру. Он ожидает вас.

Цесаревич открыл глаза, делая вид, что только лишь проснулся и ничего не понимает.

Платон, зазнавшийся и пьяный, сильно дернул цесаревича за руку, чтобы заставить его встать.

Цесаревич молча надел брюки, сюртук и сапоги, и пристегнув польскую саблю, которую получил в подарок в Ковне от князя Любомирского, посмотрел вопросительно на Зубова.

Цареубийца оскалился, и без всяких объяснений взял великого князя за рукав и повел в покои Александра Павловича. Там в прихожей цесаревич увидел толпу шумных, возбужденных офицеров, пьяных от вина и успеха. Уваров, пьяный, как и прочие, сидел на мраморном столе и болтал ногами.

Константин вошел в гостиную брата.

Александр лежал ничком на диване, обливаясь слезами и оглашая комнату громкими вздохами, Елизавета, как мраморная статуя античной богини, стояла возле него бледная, безмолвная и держала его руку в своих. В стороне сидел с мрачным лицом генерал Талызин.

— Милый брат! — обращая заплаканное лицо к вошедшему цесаревичу, сказал Александр. — Какое ужасное испытание посылает нам Промысел!

И опять укрыл лицо в диванной подушке.

Елизавета оставила его руку и, подойдя к Константину, преклонила молча, с невыразимым красноречием скорби чело свое к груди потрясенного юноши.

Вдруг двери широко распахнулись. Тяжелым, торжественным шагом, высоко подняв голову, вошел граф Пален и с ним Бенигсен.

Подойдя к лежавшему Александру, военный губернатор коснулся его плеча и сказал:

— C'est assez faire l'enfant; allez régner! [39] Довольно строить из себя ребенка, начинайте царствовать!

— Чего от меня хотят? — вскричал Александр, задрожав всем телом от прикосновения Палена, и, приподнявшись, сел на диван. — Оставьте меня с моим горем! Делайте, что хотите! — продолжал он.

— Venez vous montrer aux gardes! [40] Подите покажитесь гвардии! — строго настаивал Пален.

— Что я им скажу?! Что я могу им сказать!.. — повторял Александр.

— Ну, вы им только скажите, что батюшка скончался от апоплексического удара, а при вас все будет, как при бабушке, — объяснил граф Пален, кривя рот едва заметной улыбкой. — И они закричат «ура»!

— Я не могу! Я не в состоянии! Мой отец! Мой бедный отец! — восклицал Александр.

— Я убедительнейше прошу вас в таком случае поручить команду всеми войсками дворца генералу Бенигсену, — сказал граф Пален. — Мне же поручите известить о всем происшедшем вдовствующую императрицу, матушку вашу.

— Делайте, что хотите! Делайте, что хотите! — вновь бросаясь на диван ничком и заливаясь слезами, отвечал Александр.

Два немца молча переглянулись и тем же торжественным тяжелым шагом важно и церемониально вышли из комнаты.