Николай Энгельгардт - Павел I. Окровавленный трон

Императрица рванулась от него с воплем:

— Прочь, убийца! — и устремилась вперед.

Старуха Ливен, неодобрительно покачивая головой, пошла вслед за ней.

В прихожей, около запертых дверей опочивальни императора находился пикет семеновцев под командой капитана Александра Волкова. Этот офицер был лично известен императрице и пользовался особым ее покровительством.

Императрица бросилась к дверям, восклицая:

— Пустите меня! Пустите меня.

Но гренадеры скрестили штыки.

— Государыня, успокойтесь ради Бога! — умолял Волков. — Мы не можем вас пропустить.

— Волков! Пустите меня! Заклинаю вас всем святым! Пустите! — повторяла императрица, с безумно блуждающим взором, простирая к нему обнаженные руки. — Пустите меня к моему милому другу, если только в груди вашей человеческое сердце!

— Государыня, невозможно! Невозможно, государыня! — сам теряя голову и ломая руки, повторял Волков.

— Солдаты! Пустите вашу императрицу! Я умоляю вас на коленях!

И Мария Федоровна встала на колени перед гренадерами, все державшими штыки скрещенными.

Слезы потекли по грубым лицам старых гренадер.

— Государыня, матушка ты наша! — рыдающим голосом сказал один из них. — Понимаем мы горе твое, родимая! Чувствуем мы! Да не приказано нам!

— Так убивайте же и меня! — вскричала императрица и грудью надвинулась на штыки, так что гренадеры едва успели принять их.

Но в это время под одну руку ее подхватила подоспевшая Шарлотта Карловна Ливен, а под другую — извещенный о происходившем и прибежавший ближайший друг императрицы шталмейстер Сергей Ильич Муханов. Они подняли императрицу, оба убеждая ее успокоиться, Ливен по-немецки, а Муханов по-французски, представляя ей доводы бесполезности ее попытки в данную минуту проникнуть в опочивальню усопшего супруга. Императрица разразилась рыданьями, проливая потоки слез и, обессиленная, дала себя увести. В соседнем покое императрицу встретили две фрейлины с чулками и туфлями, в которые и поспешили облечь окоченелые ее ножки. Потом они увели императрицу в собственные апартаменты. Муханов поспешил за лейб-медиком Беком. Вслед за ним, все неодобрительно покачивая головой, вышла и обер-гофмейстерина Ливен. Им навстречу шел генерал Бенигсен.

— Что здесь происходит? — спросил он.

— Императрица в ужасном состоянии, — сказал Муханов. — Она рвется в опочивальню супруга.

— О, невозможно! Сейчас совершенно невозможно! — сказал генерал Бенигсен.

— Позовите хотя бы Бека! Ей необходимо пустить кровь! — просил Муханов.

— Доктор Бек с прочими приготовляет тело к выставлению. Работа очень трудная! Покойный сильно обезображен, — объяснил Бенигсен. — Вот почему невозможно допустить императрицу в опочивальню.

— Ее величество изволили справляться, кто командует дворцовыми войсками — сказала графиня Ливен, — и, узнав, что вы, приказывает вам к ней явиться.

— Я к услугам ее величества! — отвечал Бенигсен.

— Как только императрица будет одета, вас позовут, — сказала сурово статс-дама и величественно удалилась в покои императрицы.

Но, входя в них, старуха, тяжело стукая костылем, пробормотала себе под нос по-немецки:

— Нет, она не хочет, не может и не должна царствовать!

Через полчаса генерал Бенигсен был позван к вдовствующей императрице. Государыня, спокойная и холодная, как мраморная статуя, в глубоком трауре, закутанная черным крепом, сидела в креслах.

По знаку ее графиня и фрейлины удалились.

— Вам ли поручено командовать здешними войсками? — спросила императрица.

— Так точно, ваше императорское величество! — почтительно отвечал генерал Бенигсен.

— Значит, я вами арестована? — спросила, с кротостью поднимая глаза к небу, императрица.

— Совсем нет. Возможно ли это? — отвечал Бенигсен.

— Но кругом караулы!

— Ваше величество, это объясняется лишь необходимостью принять некоторые меры предосторожности для безопасности императорской фамилии.

— Следовательно, ей угрожает опасность?

— Здесь никакой. Но можно было ожидать беспорядков вокруг замка. Все обошлось, однако, благополучно. Все спокойно. И все мы находимся здесь, чтобы охранять особу вашего величества!

— Все спокойно! О, как ужасно это спокойствие! — прошептала императрица, склоняя голову на поднятую руку. — А впереди еще жизнь! Жить! После этого жить!

Наступило молчание.

Генерал Бенигсен кашлянул в руку и начал:

— Император Александр поручил мне…

— Император! — вскричала Мария Федоровна, — Александр — император! Но кто провозгласил его императором?

— Голос нации, — сказал Бенигсен.

— Как он мог согласиться принять трон? Кровь отца…

— Благо скорбного отечества заставило великодушного императора подавить сыновние свои чувства, — прервал слова императрицы Бенигсен важно.

— Ах, я не признаю его! — сказала императрица. И, понизив голос, прибавила, — прежде, чем он не отдаст мне отчета в своем поведении.

— В настоящую минуту, — продолжал Бенигсен, — склонившись на доводы рассудка, подавив скорбь свою, движимый любовью к отечеству, молодой государь наш проявил самоотверженное великодушие. Он явился войскам гвардии, находящимся во дворце, и затем, сев в карету, отправился в Зимний дворец, где уже собрался синод, сенат и генералитет для единодушного провозглашения императором Александра. Кроме того, в Лондон уже послан курьер для возвещения, что новый император прекращает враждебные Англии действия, — понижая голос, заключил Бенигсен.

— Но что еще скажут в Берлине! — как бы про себя сказала императрица.

— Должно повиноваться обстоятельствам.

— Что вы мне говорите? Не мне повиноваться.

Императрица встала, взяла Бенигсена за руку и, увлекая к дверям, сказала:

— Приказываю вам отворить мне опочивальню покойного супруга моего! Я желаю видеть его тело! Я посмотрю, как вы меня ослушаетесь!

— Это невозможно, — холодно сказал Бенигсен. — До прибытия императора Александра из Зимнего дворца и выставления тела для общего поклонения я не могу вас допустить в опочивальню покойного. Теперь я даже не могу вас выпустить из этих покоев!

— Я вам приказываю! — настаивала императрица.

— Это невозможно, — прислонясь к дверям спиной и складывая руки на груди, сказал Бенигсен.

Императрица, шепча что-то по-французски и подняв полные слез глаза к небу, отошла от него и села опять в кресло.

Наступило молчание. Бенигсен отошел от двери.

Хладнокровие Бенигсена начинало раздражать императрицу. Она рвала конец плерезы. Потом опять порывисто встала и, схватив Бенигсена за руку, подвела к двери.

— Приказываю вам пропустить меня! — топая ногой, сказала она.