Николай Энгельгардт - Павел I. Окровавленный трон

— Признаюсь, окраска замка не кажется мне удачной, — заметил принц.

Дибич с ужасом посмотрел на него и замахал руками, запрещая критику.

Треск барабанов гулко отдался среди зданий. Им встретилась императорская лейб-гвардия, роскошно освещенная лучами солнца. Офицеры в зеленых мундирах, с белым аксельбантом, в белых панталонах, в ботфортах одной рукой держали эспантон — род алебарды на длинном тонком древке, конец которой был воткнут в фалду. В другой руке была короткая толстая палка. Руки были в кожаных желтых перчатках. Зеленые мундиры рядовых были богато испещрены золотыми галунами. Заостренные прусские томпаковой жести шапки так блестели на солнце, что ослепляли зрителя.

Пудреные прически, косы аршинные, старомодный покрой мундиров — все придавало лейб-гвардейцам вид толпы комедиантов.

Но возникновение этой идеи сейчас же подавлялось серьезностью, написанной на всех лицах А строго размеренный торжественный шаг, как бы нарочно удалявший близкую цель марша в беспредельное пространство, скорее заставлял думать, что они совершают похоронное шествие или сопровождают на казнь преступника, а не идут на ежедневную смену караула.

Все трое ворот замка, где император поместился всего две недели тому назад, вели в широкую аллею из старых, дуплистых лип и берез, посаженных еще при императрице Анне, когда здесь находился старый деревянный летний дворец. Одновременно в одни ворота вступил караул, а в другие въехала карета принца.

Барабаны трещали, и вороны, галки с криком срывались с деревьев и бестолково летели в разные стороны.

По сторонам аллеи были экзерциргаузы и конюшни, как бы в воспоминание о любителе лошадей и берейторства герцоге Бироне. Далее высились симметрично два павильона для чинов двора и карета загремела по спущенному подъемному мосту через ров, окружавший замок.

Затем въехала она на «коннетабль», или большую дворцовую площадь.

Здесь высилась колоссальная конная статуя Петра Великого работы Мартелли, отлитая еще при Елизавете в 1744 году.

Павел Петрович отыскал ее где-то в сараях, велел отчистить от наросшей зелени и поставил на «коннетабле» своего с чудесной быстротой воздвигнутого чудовищного замка.

Лошадь идет на этом монументе шагом, и всадник в одеянии римского цезаря с лавровым венком на голове кажется погруженным в раздумье…

«Прадеду — правнук!» прочитал надпись принц Евгений.

Замок составлял совершенно правильный квадрат, окруженный со всех сторон рвами, облицованными гранитом, с пятью подъемными мостами.

Подвалы и нижний этаж замка были из тесаного гранита; верх — из кирпича и мрамора.

Обращал на себя внимание портал замка и фронтон из паросского мрамора работы братьев Стаджи, изображавший историю в виде Молвы, как мы это видим на колонке Траяна.

На фризе принц прочитал золотую загадочную, мистическую надпись:

«Дому Твоему подобает святыня Господня в долготу дней!»

Со стороны «коннетабля» в замок вели ворота, называвшиеся Воскресенскими.

Проезд во внутренний восьмиугольный двор с каждой стороны имел колоннаду из двадцати четырех дорического ордера колонн. Между ними на пьедесталах стояли великолепные вазы из белого мрамора.

Въезжать в этот двор позволялось лишь членам императорского семейства и посланникам.

Как только карета с громом подкатила ко дворцу, один взгляд на побледневшее лицо Дибича дал понять всю важность предстоящей решительной минуты. Судорожная дрожь старика заставляла опасаться за его существование.

Прикосновение его холодной руки напоминало статую командора в «Дон Жуане».

— Напрасно, видно, толковал, что государь ему друг! — подумал принц. — Вот так друг!

Четыре лестницы вели со двора во внутренность дворца и запирались большими стеклянными, великолепными дверями; из них парадная с гранитными ступенями шла между двумя балюстрадами из серого сибирского мрамора с пилястрами из полированной бронзы. Стены выложены были мраморами разных сортов.

Выйдя из кареты, два маленьких генерала стали маленькими прыжками подниматься по этой бесконечной лестнице, чувствуя себя среди этого мрачного величия неизмеримых стен и сводов, между глыбами гранита и мрамора совершенно ничтожными букашками.

Медленное восхождение сопровождалось Дибичем длинными наставлениями замирающим шепотом…

На одной из площадок лестницы помещалась на пьедестале из драгоценных мраморов разного цвета превосходная копия знаменитой умирающей с присосавшимся к обнаженкой груди аспидом Клеопатры Капитолийского музея.

Около статуи стоял придворный в пудре, который отвесил низкий поклон принцу.

— Имею честь предоставить себя милостивому благоволению вашего высочества, — сказал он. — Я — Август фон Коцебу…

— Август фон Коцебу! — воскликнул было с порывом восторга принц Евгений и оглянулся на Дибича, вспомнив историю с Клингером. Удивительная судьба свела его с обоими немецкими драматургами новой, романтической школы, произведениями которых он бредил еще в Оппельне, а имена которых благодаря режиссеру Гагемаку привык почитать. Но если Клингер в России был только корпусным начальником, то кто знает, может быть, и Коцебу здесь не терпел упоминания о его драмах и отправлял должность какого-нибудь главного смотрителя дворцовых кордегардий!..

Итак, принц поспешил подавить движение сердца и умолк.

— Кажется, мое скромное имя несколько известно вашему высочеству, — склонив голову на бочок, сладким голосом сказал Коцебу. — Как составляющему описание сего грандиозного архитектурного создания государь император повелел мне высочайше соизволить показать и объяснить вам, принц, достопримечательности замка!

И с сими словами Коцебу повел гостя и его спутника во внутренность дворца, сперва с целью дать ему понятие о размерах здания. Это был истинный лабиринт темных лестниц и мрачных коридоров, в которых день и ночь горели масляные лампы и всюду пронизывали сырые сквозняки. Попадавшиеся навстречу придворные служители неизменна чихали, кашляли, хрипели, плевали, охали, страдая зубной болью, простуженные в ужасных подвальных помещениях, им отведенных.

Своды циклопических коридоров тонули во мраке, и лестницы поминутно то поднимались, то опускались. Казалось, то был какой-то мрачный пургаторий, и гул шагов, разнообразные звуки, разносившиеся в гулких пустотах, рисовали в воображении толпы томящихся здесь призраков. Когда же Коцебу стал повествовать о системе подвалов со сводами на множестве гранитных столбов, о колодцах, потайных ходах и других скрытых приспособлениях, то принцу представился под ногами его истый мрачный Ад.