Роже Мартен дю Гар - Семья Тибо.Том 1

— Да вот, помнится мне, как по взгляду, самому обычному взгляду, я проникла в тайну человека, с которым жила долгие месяцы. Дело было в ресторане, за столиком. В Бордо. Сидели мы друг против друга. Болтали. И оба смотрели то на тарелку, то в лицо друг другу, то бегло оглядывали зал. И вдруг, — никогда мне этого не забыть, — я на какую-то долю секунды перехватила его взгляд, направленный куда-то за мою спину и выражавший такую… Это так меня поразило, что я вмиг невольно обернулась, хотела увидеть…

— И что же?

— А то, что я просто хотела тебе сказать: своих взглядов следует остерегаться, — отвечала она уже совсем иным тоном.

Антуан чуть не поддался искушению и не стал допытываться: «Что же за тайна?» Но не решился. Он до крайности боялся, что может показаться наивным, если начнет задавать пустые вопросы; два-три раза он уже пытался завязать с ней откровенный разговор, но Рашель только смотрела на него — удивлялась, забавлялась, хохотала, и ее насмешливая гримаска глубоко уязвляла его.

Вот почему он промолчал. Зато заговорила она:

— Вспомнишь прошлое, и тоска разбирает… Поцелуй меня. Еще раз. Крепче.

Однако ж мысль о прошлом ее не оставляла, потому что она добавила:

— Впрочем вот что: я сказала «его тайну», а надо бы сказать « одну из его тайн». Да, в душу этому простачку никогда не влезешь.

И то ли желая избавиться от воспоминаний, то ли — от безмолвных вопросов Антуана, она повернулась на бок, так медленно и плавно извиваясь всем телом, что казалось, будто оно у нее кольчатое.

— Ну и гибкая же ты, — заметил он, нежно гладя ее, как ласкают чистокровную лошадь.

— Да неужели? А известно ли вам, что я десять лет училась в балетной школе при театре Оперы?

— Ты? В Париже?

— Именно так, сударь. Даже была примадонной, когда бросила сцену.

— И давно бросила?

— Уже шесть лет.

— А почему?

— Ноги подвели.

На миг ее лицо затуманилось.

— Ну а потом мне чуть было не довелось стать наездницей, — продолжала она без передышки. — В одном цирке. Удивлен?

— Ничуть, — отвечал он спокойно. — А в каком же цирке?

— Да так, не во Франции. Попала в большую международную труппу, — в те времена Гирш таскал ее на гастроли по всему свету. Знаешь, тот самый Гирш, мой знакомый, о котором я тебе уже рассказывала, сейчас он обретается в Египетском Судане. Хотелось ему поживиться на моих способностях, да я на это не пошла!

И, болтая, она развлечения ради сгибала в колене и выпрямляла то одну, то другую ногу — движения были быстры и отработанны, как у гимнаста.

— Он так решил, — продолжала она, — потому что еще прежде, в Нейи, заставил меня немного научиться вольтижировке. Вот что я обожала! Лошади у нас были — прелесть! И уж своего мы, разумеется, не упускали, наскакались вволю.

— Значит, вы жили в Нейи?

— Я-то нет. Он там жил. Содержал в Нейи манеж. Лошади всегда были его страстью. И моей тоже. И твоей?

— Ездить верхом немного умею, — сказал он, приосаниваясь. — Только поездить все случая не было. Да и времени.

— Ну, у меня-то случаев было хоть отбавляй! И сногсшибательных! Как-то из седла не вылезала три недели с лишком.

— Где же?

— В Марокко, в самой глуши.

— Ты бывала в Марокко?

— Дважды. Гирш поставлял подержанные винтовки южным племенам. Прямо военная экспедиция! Однажды на наш дуар {67} 67 Стр. 389. Дуар (арабск.) — палаточный лагерь. напали по-настоящему. Бой вели всю ночь и весь день… Впрочем, нет, ночь напролет, в кромешной темноте — вот жутко-то было! — и все следующее утро. Ночью они нападают редко. Они убили семнадцать наших носильщиков и ранили тридцать с гаком. Только начнут стрелять, я бросалась на землю между ящиками. Но и я получила на орехи…

— На орехи?

— Ну да, — засмеялась она. — Пустяки, ссадина.

И она показала на рубец, затянутый шелковистой кожей, под ребрами, у изгиба талии.

— Почему же ты мне сказала, будто выпала из автомобиля? — строго спросил Антуан.

— Ну, это ведь было в нашу первую встречу, — отвечала она, передернув плечами. — Ты бы, пожалуй, подумал, что я перед тобой рисуюсь.

Воцарилось молчание.

«Так, значит, она может мне и солгать?» — подумал Антуан.

Взгляд Рашели стал задумчивым, но вот ее глаза снова сверкнули, в них вспыхнуло пламя ненависти и почти сразу погасло.

— Тогда он воображал, что я вечно буду таскаться за ним куда угодно. И ошибся.

Антуан испытывал какое-то неосознанное чувство удовлетворения всякий раз, когда она с озлоблением заглядывала в свое прошлое. Искушало желание сказать: «Будь со мной. Всегда».

Он припал щекой к шраму и так застыл. Ухо, по профессиональной привычке, помимо его воли выслушивало грудную клетку и в гулкой глубине улавливало легкий шум кровообращения и далекое, но четкое постукивание сердца. Его ноздри затрепетали. От всего ее разгоряченного тела, распростертого на кровати, исходило то же благоухание, что от ее волос, но не такое резкое и как бы состоящее из целой гаммы запахов: пьянящий, сладкий, чуть-чуть острый запах влажной кожи вызывал в памяти самые разнородные ароматы — то сливочного масла, то орехового листа, то липовой древесины, то жареного миндаля с ванилью; да, пожалуй, это был и не запах, а нечто душистое, пожалуй, даже осязаемое, ибо на губах оставался пряный налет.

— Не заводи со мной больше разговоров о прошлом, — начала она. — И дай-ка папиросу… Да нет, вот те, новые, на столике… Их мастерит для меня одна подруга: берется немного зеленого чая и смешивается с мерилендом {68} 68 Стр. 390. Мериленд — американский сорт табака, разводимый в штате Мериленд. ; пахнет костром, палеными листьями, бивуаком, разбитым на приволье, ну и еще чем-то — осенью и охотой; знаешь, как пахнет порох, когда после выстрела в лесу дымок еле-еле рассеивается в тумане, затянувшем землю?

Он снова вытянулся рядом с нею, весь окутанный клубами табачного дыма. Его руки нежно прикасались к ее животу, гладкому, почти фосфорически-белому, с чуть приметным розовым отливом, животу округлому, будто на диво выточенная чаша. В своих скитаниях по свету она, видимо, привыкла к восточным притираниям, и ее кожа — кожа женщины — сохранила ту свежесть и нетронутую чистоту, которая свойственна телу ребенка.

— «Umbrilicus sicut crater eburneus» [52] Пупок твой подобен сосуду из слоновой кости (лат.). , — тихонько произнес он, по памяти, с грехом пополам декламируя строку из «Песни песней» {69} 69 « Песнь песней» — одна из книг «Ветхого завета»; воспевает пламенную любовь иудейского царя Соломона и прекрасной Суламифи. , которая приводила его в такое невероятное смятение, когда было ему лет шестнадцать. — «Venter tuus sicut… как там дальше?.. Sicut cupa!» [53] Живот твой подобен… подобен чаше! (лат.).