Роже Мартен дю Гар - Семья Тибо.Том 1

Он замолк, словно замороженный угрюмым, отсутствующим, пристальным взглядом Жака.

А Жак, убедившись, что теперь голос не выдаст его смятения, проговорил:

— Смотри за печкой, Антуан, а то потухнет.

И вышел.

Оставшись один, Антуан приблизился к столу и с любопытством открыл папку.

Там лежали в беспорядке, навалом, различные бумаги Жака. Первым делом ему попались вырезанные из газет статьи на злободневные темы и подписанные: «Жак-фаталист» {101} 101 Стр. 642. «Жак-фаталист». — «Жак-фаталист и его Хозяин» (1771) — роман французского писателя и философа Дени Дидро (1713–1784). . Потом цикл стихов, кажется, о горах, напечатаны они в бельгийском журнале под псевдонимом «Ж. Мюлленберг». Наконец, серия коротеньких новелл, вернее набросков, объединенных общим заголовком: «Страницы из черной тетради», подписанные: «Жак Боти». И, видимо, построенные на репортерском материале. Антуан прочел некоторые из них: «Восьмидесятилетние».

«Самоубийство ребенка». «Ревность слепца». «Гнев». Персонажи этих новеллок, взятые из будничной жизни и обрисованные одним штрихом, производили впечатление своей выпуклостью; стиль, беглый, рубленый, такой же, как в «Сестренке», но лишенный на сей раз всякого лиризма, сообщал этим заметкам оттенок достоверности, что усиливало интерес.

Но непокорное, ускользающее внимание не позволяло Антуану насладиться этими страницами. Слишком много неожиданного произошло с сегодняшнего утра. А главное, как только он оставался один, мысль его неотвратимо возвращалась в комнату больного, покинутого накануне, где, быть может, уже началось самое страшное. Имел ли он право уезжать? Да, имел, коль скоро привезет с собой Жака…

Его отвлек от этих мыслей негромкий стук в дверь, решительный и скромный.

— Войдите, — крикнул Антуан.

Не без удивления он различил на темном фоне лестничной клетки женский силуэт. Ему почудилось, будто он узнает молодую женщину, которую заметил нынче утром за завтраком. В руке она держала корзину, наполненную полешками. Антуан поспешил освободить ее от ноши.

— Мой брат только что ушел, — сообщил он.

Она кивнула головой, что могло означать: «Сама знаю», а возможно: «Поэтому-то я и пришла сюда». Она разглядывала Антуана, даже не пытаясь скрыть своего любопытства, но в поведении ее не было и капли двусмысленного, столь обдуманной казалась эта смелость, порожденная, очевидно, какими-то важными причинами. Антуану показалось, будто ее глаза заплаканны. Вдруг она взмахнула ресницами и без всякого перехода спросила дрогнувшим голосом, в котором прозвучал упрек:

— Вы его увозите?

— Да… Наш отец очень болен.

Она, очевидно, не слушала его.

— Зачем? — запальчиво спросила она. И даже ногой топнула. — Я не хочу!

— Наш отец умирает, — повторил Антуан.

Но ей ни к чему были любые объяснения. Глаза ее медленно наполнились слезами. Она повернулась всем телом к окну, сжала руки, ломая пальцы, потом снова опустила их.

— Он не вернется! — глухо произнесла она.

Была она высокая, широкоплечая, пожалуй, даже дородная, движения у нее были суетливые, а позы вялые. Две лоснящихся тяжелых косы светло-пепельного цвета венчали ее низкий лоб и спадали узлом на затылок. Под этой диадемой лицо ее с правильными, грубоватыми чертами казалось царственным, что подчеркивалось еще рисунком рта, совсем как у греческих статуй, изогнутого, волевого, пухлого, с двумя чувственными складочками в уголках губ.

Она обернулась к Антуану.

— Поклянитесь мне, поклянитесь Иисусом Христом, что вы не помешаете ему вернуться!

— Да нет, почему же? — примирительно ответил Антуан и улыбнулся.

Она не ответила на его улыбку. Сквозь слезы, блестевшие на ресницах, она пристально смотрела на Антуана. Под туго обтянутым платьем бурно дышала грудь. Она, не смущаясь, позволяла разглядывать себя. Потом достала из-за выреза платья маленький носовой платок, свернутый комочком, прижала его к глазам, к ноздрям и шумно перевела дух. Ее бесцельно блуждавшие глаза, медленно перекатывавшиеся под веками, были бархатистые, сладострастные. Гладь спящих вод: только временами по ним проходила зыбь неуловимой мысли. Тогда она наклоняла голову или отворачивалась.

— Он вам обо мне говорил? О Софии?

— Нет, не говорил.

Между сомкнувшимися ресницами блеснул синеватый огонек.

— Только не передавайте ему, что я здесь вам наболтала…

Антуан снова улыбнулся:

— Но вы еще ничего мне не сказали, сударыня.

— О, напротив, — возразила она, откинув назад голову и глядя на Антуана из-под полуопущенных век.

Она поискала глазами складной стул, подтащила его к Антуану и села так поспешно, будто в распоряжении ее была только одна эта минута.

— Очевидно, вы, — вдруг заявила она, — очевидно, вы связаны с театром… — Антуан отрицательно качнул головой. — Нет да. Вы ужасно похожи на одну открытку, которая у меня есть… На великого парижского трагика. — При этих словах она улыбнулась — улыбкой, полной истомы.

— Вы любите театр? — спросил Антуан. Он почему-то не спешил разуверить девушку в ее ошибке.

— Кино! Драму! Конечно!

Иногда правильность ее черт вдруг пропадала, будто что-то исчезало под напором бури; в такие минуты рот, и без того широко открывавшийся при каждом слове, открывался еще больше, обнажая крупные белоснежные зубы и коралловые десны.

Антуан решил держаться настороже:

— Ого. Должно быть, у вас в городе хорошая труппа?

Девушка приблизила к нему лицо:

— А вы раньше уже бывали в Лозанне? (Когда она сидела в такой позе, чуть склонившись, и быстро что-то говорила, понижая голос, казалось, она спрашивает о чем-то самом интимном и сама готова открыться собеседнику.)

— Никогда.

— А вы сюда вернетесь?

— Разумеется!

На мгновение она погрузила в его глаза свой вдруг ставший жестким взгляд; потом покачала несколько раз головой и произнесла:

— Нет.

Затем подошла к печурке, открыла дверцу и собралась было подложить новую порцию дров.

— О, здесь и без того жарко, — запротестовал Антуан.

— Правда, жарко, — согласилась она, приложив к щеке ладонь. Но тут же взяла поленце, бросила его в печку, потом второе, третье. — Джек любит, чтобы было жарко, — пояснила она вызывающим тоном.

Повернувшись спиной к Антуану, она по-прежнему стояла на коленях, устремив взгляд на огонь, бивший ей прямо в лицо. День клонился к закату. Антуан ласкал взглядом эти живые плечи, затылок, волосы в нимбе огненных отсветов. Чего она ждет? Ясно, она чувствует, что на нее глядят. В абрисе лица, повернутого в полупрофиль, угадывалась улыбка. Но гибким движением тела она уже поднялась с колен. Толкнула носком дверцу печки, прошлась по комнате, заглянула в сахарницу, стоявшую на столе, плотоядным движением вытащила оттуда кусочек сахара, тут же его сгрызла, вытащила второй и протянула издали Антуану.