Роже Мартен дю Гар - Семья Тибо.Том 1

— Девочка… спасена? — отважилась спросить она.

Он не решился дать утвердительный ответ и проворчал:

— Узнаете через час.

Она не поддалась на обман. И смело посмотрела на него, не скрывая восхищения.

«Что же здесь делает эта красотка?» — В третий раз задался вопросом Антуан и, указывая на дверь, спросил:

— А где все остальные?

Она чуть заметно усмехнулась:

— Ждут.

— Успокойте их немного, уговорите лечь. Пусть идут спать. Да и вам, сударыня, тоже следует отдохнуть.

— О, я-то что.. — шепнула она, уходя.

— Перенесем малютку на кровать, — предложил Антуан доктору, — Понесем так же, как прежде, поддержите ее ногу. Уберите валик; пусть голова лежит вровень с телом. Ну а теперь самое время сделать одно приспособление. Дайте-ка мне салфетку. И бечевку от свертка. Сейчас мы соорудим аппарат для вытяжения. Протяните бечевку между перекладинами кровати. Так, хорошо. Удобная штука — железные кровати. Теперь нам нужен груз — любой! Ну хотя бы вот этот котелок. А еще лучше — вот тот утюг. Здесь есть все, что душе угодно. Ну да, он самый, давайте-ка его сюда. Вот так! А завтра все усовершенствуем. Для небольшого вытяжения пока довольно и этого… Согласны?

Врач не отвечал. Он во все глаза глядел на Антуана, — так, должно быть, смотрела Марфа на Спасителя, когда Лазарь поднялся {53} 53 Стр. 302. …так… смотрела Марфа на Спасителя, когда Лазарь поднялся… — По евангельскому мифу, Иисус Христос воскресил брата Марфы Лазаря, скончавшегося за четыре дня до этого. из гроба. Он приоткрыл было рот. Но сказал лишь одно:

— Можно… уложить вашу сумку? — И в робком его тоне сквозило такое желание услужить, доказать свою преданность, что Антуан почувствовал упоение властью. Они были одни в комнате. Он подошел к молодому человеку и заглянул ему в глаза.

— Отличный вы парень, дружище.

У врача перехватило дыхание. Антуан, смущенный еще больше, чем его юный коллега, не дал ему вымолвить ни слова.

— А теперь отправляйтесь домой, голубчик. Час уже поздний. Нам незачем оставаться здесь вдвоем. — Тут он чуть поколебался: — Я полагаю, теперь уже можно сказать, что она спасена. Так я полагаю. Однако на всякий случай я останусь здесь на ночь, конечно, только с вашего разрешения… — продолжал Антуан, — ибо помню, что это ваша больная. Именно так. Я вмешался по необходимости, потому что этого потребовали показания. Не так ли? Но с завтрашнего дня я передаю малютку в ваши руки. И совершенно спокойно — руки эти отличные. — С этими словами он проводил врача до дверей. — Если можно, загляните сюда к двенадцати часам, — добавил он. — Я приду прямо из больницы. Вместе и обсудим, как лечить ее дальше.

— Мэтр, я… я так счастлив, что мог…

Антуана впервые величали «мэтром». И он, упиваясь воскуренным ему фимиамом, в неудержимом порыве протянул молодому человеку обе руки. Но тотчас же овладел собой.

— Да нет же, я не мэтр, — сказал он, и голос его дрогнул. — Нет, голубчик мой, я ученик, подмастерье, простой подмастерье. Как вы. Как другие. Как все. Пробуем, нащупываем… Делаем все, что в силах сделать; и то уже благо.

Антуан с каким-то нетерпением ждал, чтобы молодой врач ушел. Может быть, ему хотелось остаться одному? Но лицо его оживилось, когда он услышал шаги молодой женщины, возвращавшейся в комнату.

— А вы что же, не собираетесь отдыхать?

— Да нет, доктор.

Переубеждать ее он не стал.

Больная застонала; она икнула, и ее стошнило.

— Умница ты, Дедетта! — сказал Антуан. — Очень хорошо! — Он пощупал ее пульс: — Сто двадцать. Ей становится все лучше и лучше. — Он без улыбки взглянул на женщину: — Теперь я уже твердо уверен, что мы одержали победу.

Она ничего не ответила, но он почувствовал, что она ему верит. Ему явно хотелось поговорить с ней, но он не знал, с чего начать.

— Вы вели себя мужественно, — сказал он. И, как всегда, когда смущался, дерзко пошел к цели: — А какое отношение вы имеете к этой семье?

— Я? Да никакого. Просто соседка. Даже не приятельница. Живу под ними, на шестом этаже.

— Ну а кто же мать девочки? Ничего не понимаю.

— Ее мать, кажется, умерла. Это была сестра Алины.

— Алины?

— Ну да, служанки.

— Старухи, у которой дрожат пальцы?

— Да.

— Значит, девочка не родня Шалям?

— Нет. Она племянница Алины, ее воспитанница; а живет, разумеется, на средства господина Жюля.

Они разговаривали вполголоса, чуть наклонившись друг к другу, и Антуан видел близко-близко ее губы, щеки, все ее яркое лицо, которому утомление придавало особую прелесть. Он был разбит усталостью и в то же время лихорадочно возбужден и не в силах был совладать со своими инстинктами.

Ребенок зашевелился во сне. Они вместе подошли к постели. Девочка приоткрыла и снова закрыла глаза.

— Пожалуй, ей мешает свет, — проговорила молодая женщина и отнесла лампу подальше от кровати. Потом она подошла к изголовью, обтерла девочке лоб, покрытый каплями пота. И когда она наклонилась, Антуана, следившего за ней глазами, словно что-то ударило: под тканью пеньюара китайской тенью вырисовывалось тело молодой женщины, и он в смятении видел его так отчетливо, как будто она предстала перед ним нагая. Он затаил дыхание; с таким ощущением, будто ему слепит глаза, он смотрел, как в полутьме плавно подымается и опускается ее грудь, подчиняясь ритму дыхания. У Антуана вдруг похолодели, судорожно сжались руки. Никогда еще так внезапно не налетала на него такая неистовая страсть.

— Мадемуазель Рашель… — послышался чей-то шепот.

Она подняла голову, сказала:

— Это Алина, ей хочется побыть около малышки.

Она улыбнулась, словно поддерживая просьбу служанки. Ему стало досадно, что появится третье лицо, но отказать он не решился.

— Так, значит, вас зовут Рашель? — пробормотал он. — Хорошо, хорошо, пусть войдет.

Он мельком заметил, как старушка встала на колени у кровати. Он подошел к открытому окну, в висках у него стучало; с улицы не доносилось ни малейшего дуновения; порою вспыхивали далекие зарницы, и тогда небо над крышами светлело. И только тут он почувствовал — до чего устал; ведь он простоял на ногах три-четыре часа подряд. Он поискал глазами, нельзя ли присесть где-нибудь. В пролете между окнами прямо на полу, на кафеле, лежали два детских матраса, уложенных наподобие дивана. Должно быть, тут обычно и спала Дедетта, а комната, должно быть, отведена была Алине. Он тяжело опустился на убогое ложе, прислонился спиной к стене, и необоримое вожделение снова охватило его: только бы еще раз проникнуть взглядом сквозь прозрачную ткань и увидеть очертания упругой трепещущей груди! Но теперь на Рашель свет не падал.

— А что, не сдвинулась ли у девочки нога? — невнятно спросил он, не поднимаясь с места. Она шагнула к кровати, и все ее тело колыхнулось под тканью пеньюара.