Роже Мартен дю Гар - Семья Тибо. Том 2
- Название:Семья Тибо. Том 2
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Художественная литература
- Год:1972
- Город:Москва
- ISBN:1.0 — Scan: Irbys27; OCR, Formatting, BookCheck: час
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Роже Мартен дю Гар - Семья Тибо. Том 2 краткое содержание
Роман-эпопея классика французской литературы Роже Мартен дю Гара посвящен эпохе великой смены двух миров, связанной с войнами и революцией (XIX — начало XX века).
На примере судьбы каждого члена семьи Тибо автор вскрывает сущность человека и показывает жизнь в ее наивысшем выражении — жизнь как творчество и человека как творца.
Перевод с французского Инн. Оксенова, Н. Рыковой, Д. Лившиц, Н. Жарковой.
Примечания М. Машкина и И. Подгаецкой.
Иллюстрации Б. Заборова.
Семья Тибо. Том 2 - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— «Долой войну!» — пробурчал официант, разливавший кофе. Он видел 70-й год, был участником Парижской коммуны. Теперь он сердито замотал головой. — Поздно уже кричать: «Долой войну!» Это то же самое, что орать: «Долой дождь!» — когда гроза уже разразилась…
Старик, который курил, щуря глаза, рассердился:
— Никогда не бывает поздно, Шарль! Видал бы ты, что творилось на площади Республики между восемью и девятью!.. Люди давились, как сельди в бочке!
— Я там был, — сказал Жак, подходя к ним.
— Ну, если ты там был, паренек, можешь подтвердить мои слова: никогда ничего подобного не бывало. А ведь я на своем веку навидался демонстраций! Я выходил на улицу, когда мы протестовали против казни Феррера {90} 90 Стр. 360. Феррер Гуардия Франсиско (1859–1919) — испанский педагог, республиканец; был расстрелян в Барселоне по приговору военного трибунала во время анархистского восстания, в котором он не принимал участия.
: нас было сто тысяч… выходил, когда мы подняли шум из-за порядков на военной каторге и требовали освобождения Руссе; тогда тоже было не меньше ста тысяч… И уж наверное больше ста тысяч на Пре-Сен-Жерве, против закона о трехгодичной службе… Но сегодня вечером!.. Триста тысяч? Пятьсот тысяч? Миллион? Кто может знать? От Бельвиля до церкви святой Магдалины — один сплошной поток, один общий крик: «Да здравствует мир!..» Нет, ребята, такой демонстрации я еще никогда не видел, а я в этом кое-что смыслю! К счастью, полицейские были безоружны, не то при сегодняшних настроениях кровь потекла бы ручьями… Прямо скажу вам: будь мы все посмелее, сегодня весь их строй полетел бы к черту! Эх, упустили случай… Когда на площади Республики все двинулись со знаменами вперед, ей-богу, Шарль, был бы у нас во главе настоящий человек, — знаешь, куда бы все, как один, пошли за ним? В Елисейский дворец — делать революцию!
Жак смеялся от радости.
— Ну, это пока откладывается! Откладывается до завтра, дедушка!
Сияющий, отправился он на вокзал, где без труда получил билет третьего класса до Берлина.
На перроне его ожидал сюрприз: там находились Ванхеде и Митгерг. Зная, в котором часу он едет, они пришли пожать ему руку на прощанье. Ванхеде потерял шляпу; лицо у него было бледное, печальное и словно помятое. Митгерг, наоборот, красный и взбешенный, сжимал в карманах кулаки. Его арестовали, осыпали ударами, повели к полицейским машинам, и лишь в последний момент, благодаря сумятице, ему удалось скрыться. Он рассказывал о своем приключении наполовину по-французски, наполовину по-немецки, отчаянно брызгая слюной и тараща возмущенные глаза за стеклами очков.
— Не оставайтесь тут, — сказал им Жак, — незачем нам троим привлекать к себе внимание.
Ванхеде зажал руку Жака между своими ладонями. На его словно бы безглазом лице нервно мигали бесцветные ресницы. Он прошептал ласковым и просительным тоном:
— Будьте осторожны, Боти…
Жак рассмеялся, чтобы скрыть волнение:
— В среду в Брюсселе!
В этот же самый час на улице Спонтини в своей маленькой гостиной на втором этаже стояла Анна, совсем одетая, готовая к выходу; напряженно глядя перед собой, она прижимала к щеке телефонную трубку.
Антуан уже потушил свет и собирался заснуть, прочитав предварительно все газеты. Заглушенный звонок телефона, который Леон каждый вечер ставил ему на ночной столик, заставил его подскочить.
— Ты, Тони? — прошептал издалека нежный голос.
— Ну? Что случилось?
— Ничего…
— Да нет же! Говори! — с беспокойством настаивал он.
— Ничего, уверяю тебя… Решительно ничего… Я только хотела услышать твой голос… Ты уже лег?
— Да!
— Ты спал, дорогой?
— Да… Нет, еще не спал… Почти… Правда, ничего серьезного?
Она засмеялась:
— Да нет же, Тони… Как мило, что ты так забеспокоился!.. Говорю тебе, мне хотелось услышать твой голос… Ты разве не понимаешь, что внезапно может так страшно, страшно захотеться услышать чей-то голос?..
Опершись на локоть, болезненно щурясь от света, он терпеливо ждал, всклокоченный и раздраженный.
— Тони…
— Ну?
— Ничего, ничего… Я люблю тебя, мой Тони. Мне так хотелось бы, чтобы сегодня вечером, сейчас, ты был подле меня…
На несколько секунд, показавшихся ей бесконечными, воцарилось молчание.
— Помилуй, Анна, я же тебе объяснил…
Она тотчас же прервала его:
— Да, да, я знаю, не обращай внимания… Доброй ночи, любимый!
— Доброй ночи.
Он первый повесил трубку. Этот звук отозвался во всем ее теле. Она закрыла глаза и еще в течение целой минуты прижимала ухо к трубке, надеясь на чудо.
— Я просто идиотка, — произнесла она наконец почти вслух.
Вопреки всякому здравому смыслу, она надеялась — она была даже уверена, — что он скажет: «Иди скорее к нам… Я сейчас буду тоже».
— Идиотка!.. Идиотка!.. Идиотка!.. — повторяла она, швыряя на столик сумочку, шляпу, перчатки. И внезапно простая, тайная и ужасная правда встала перед нею: она мучительно нуждалась в нем, а ему она нисколько не была нужна!
XLVIII
Около восьми часов утра Жак, всю ночь не сомкнувший глаз, вышел из вагона на вокзале в Гамме, чтобы купить немецкие газеты.
Пресса единодушно осуждала Австрию за то, что она официально объявила себя «в состоянии войны» с Сербией. Даже правые газеты, пангерманская «Пост» или «Рейнише цейтунг», орган Круппа, выражали «сожаление» по поводу резко агрессивного характера австрийской политики. Набранные жирным шрифтом заголовки возвещали о срочном возвращении кайзера и кронпринца. Как ни парадоксально, большая часть газет, — отметив, что император, едва вернувшись в Потсдам, имел длительное и важное совещание с канцлером и начальниками генеральных штабов армии и флота, — возлагала большие надежды на то, что его влияние будет содействовать сохранению мира.
Когда Жак возвратился в купе, его спутники, запасшиеся, как и он, утренними газетами, обсуждали последние новости. Их было трое: молодой пастор, чей задумчивый взгляд чаще устремлялся к открытому окну, чем к газете, лежавшей у него на коленях, седобородый старик, по всей видимости еврей, и мужчина лет пятидесяти, полный и жизнерадостный, с начисто выбритыми головой и лицом. Он улыбнулся Жаку и, приподняв развернутый номер «Берлинер тагеблатт», который держал в руках, спросил по-немецки:
— А вы тоже интересуетесь политикой? Вы, верно, иностранец?
— Швейцарец.
— Из французской Швейцарии?
— Из Женевы.
— Вы оттуда лучше видите французов, чем мы. Каждый из них в отдельности очарователен, не правда ли? Почему же как народ они так невыносимы?
Жак уклончиво улыбнулся.
Разговорчивый немец поймал на лету взгляд пастора, затем взгляд еврея и продолжал:
— Я очень часто ездил во Францию по торговым делам. У меня там много друзей. Я долго верил, что миролюбие Германии преодолеет сопротивление французов и мы в конце концов поймем друг друга. Но с этими горячими головами ничего не поделаешь: в глубине души они думают только о реванше. И это объясняет всю их теперешнюю политику.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: