Роже Мартен дю Гар - Семья Тибо. Том 2

Он говорил быстро, отрывисто, невольно заражая лихорадочностью своего тона.

— Патрон решил опубликовать завтра грозную статью… Нечто вроде «Я обвиняю» Золя…

По неопределенно-вопросительному взгляду Женни он увидел, что это сравнение, — которое, впрочем, принадлежало не ему, а Пажесу, секретарю Галло, — не вызвало в ее уме никакого отчетливого представления, и в течение нескольких секунд он с жестокой ясностью ощущал все, что еще разделяло их.

— Вы только что говорили с Жоресом? — спросила она наивно.

— Нет, сегодня не говорил. Но я стоял на лестнице с Пажесом в тот самый момент, когда Жорес выходил из редакции. Он, как всегда, был окружен группой друзей. Я слышал, как он сказал им: «Все это я вставлю в мою завтрашнюю статью, вот увидите! Я разоблачу всех виновных! На этот раз я хочу сказать все, что знаю!» И, честное слово, мне кажется, он смеялся, этот изумительный человек! Да, он смеялся! У него особенный смех, смех добродушного великана, бодрящий… Затем он сказал: «Но прежде всего идемте обедать. В ближайший ресторан, согласны? К Альберу».

Она молчала, устремив на Жака внимательный взгляд.

— Вам интересно было бы взглянуть на него вблизи? — спросил он. — Пойдемте в «Круассан», закусим. Я покажу вам Жореса… Я голоден. Имеем же право пообедать и мы с вами!

Было около десяти часов. Большинство завсегдатаев уже ушло из ресторана. Жак и Женни заняли столик справа, где было мало народу.

Жорес и его друзья сидели слева от входа, параллельно улице Монмартр, за длинным столом, составленным из нескольких маленьких.

— Вы видите его? — спросил Жак. — На скамейке, вон там, посередине, спиной к окну. Посмотрите, он повернулся и говорит с Альбером, содержателем ресторана.

— У него не такой уж встревоженный вид, — прошептала Женни с удивлением, восхитившим Жака; он взял ее за локоть и ласково сжал его. — А остальных вы тоже знаете?

— Да. Направо от Жореса сидит Филипп Ландриё. Толстяк налево — это Ренодель. Напротив Реноделя — Дюбрейль {110} 110 Стр. 480. Дюбрейль Луи (1862–1924) — один из лидеров Французской социалистической партии, перед войной 1914 г. — ее генеральный секретарь. . Рядом с Дюбрейлем — Жан Лонге {111} 111 Жан Лонге (1871–1935) — один из лидеров Французской социалистической партии, внук Карла Маркса. .

— А женщина?

— Это, кажется, госпожа Пуассон, жена того субъекта, что сидит напротив Ландриё. Рядом с ней — Амедей Дюнуа {112} 112 Амедей Дюнуа — в период первой мировой войны — видный член Французской социалистической партии. . Напротив братья Рену. А вон тот, который только что вошел и стоит около стола, — друг Мигеля Альмерейды {113} 113 Мигель Альмерейда — псевдоним Эжена Виго (1883–1917), социалиста, редактора газеты «Боннэ руж». , сотрудник «Боннэ руж»… Я забыл, как его…

Короткий треск — словно где-то лопнула шина — прервал его слова; за ним почти немедленно вторично раздался тот же звук и звон разбитого стекла. Вдребезги разлетелось зеркало на внутренней стене зала.

Секунда оцепенения, затем оглушительный рев. Весь зал, вскочив с мест, обернулся в сторону разбитого зеркала. «Стреляли в зеркало!» — «Кто?» — «Где?» — «С улицы!» Два официанта бросились к дверям и выбежали на улицу, откуда неслись крики.

Жак инстинктивно встал и, вытянув руку, чтобы защитить Женни, искал глазами Жореса. На секунду он увидел его. Вокруг патрона стояли его друзья; он один, очень спокойный, остался сидеть на месте. Жак увидел, как он медленно нагнулся, словно искал что-то на полу. Потом Жак перестал его видеть.

В эту минуту мимо столика, где сидел Жак, пробежала г-жа Альбер, жена содержателя кафе, с криком:

Кто-то стрелял в господина Жореса!

— Побудьте здесь, — шепнул Жак, положив руку на плечо Женни и вынуждая ее снова сесть.

Он устремился к столу Жореса, откуда слышались взволнованные голоса: «Доктора, скорее!», «Полицию!». Толпа жестикулировавших людей кольцом оцепила друзей Жореса и не давала подойти ближе. Жак локтями проложил себе путь, обошел вокруг стола и пробрался наконец в угол зала. Наполовину скрытое спиной наклонившегося Реноделя, на обитой клеенкой скамье лежало тело. Ренодель выпрямился и бросил на стол красную от крови салфетку. Жак увидел лицо Жореса: лоб, бороду, полуоткрытый рот. Как видно, он потерял сознание. Он был бледен, глаза его были закрыты.

Какой-то человек, один из посетителей ресторана, очевидно, врач, прорвал кольцо. Он уверенно сорвал с Жореса галстук, отстегнул воротничек, схватил свесившуюся руку и нащупал пульс.

Несколько голосов покрыли гул: «Тише, тише! Тс-с!..» Все взоры были прикованы к незнакомцу, державшему руку Жореса. Он молчал. Он стоял, низко нагнувшись, но его лицо — лицо ясновидящего — было поднято к карнизу; веки дрожали. Не изменив позы, ни на кого не глядя, он медленно покачал головой.

Любопытные потоками вливались с улицы в кафе.

Раздался голос Альбера:

— Заприте дверь! Заприте окна! Опустите ставни!

Толпа, отхлынув, оттеснила Жака на середину зала. Друзья Жореса подняли тело и осторожно понесли, чтобы положить на два наспех составленных стола. Жак пытался увидеть его. Но толпа вокруг раненого становилась все теснее. Он различал только угол белого мраморного стола и две торчавшие подошвы, запыленные, огромные.

— Пропустите доктора!

Андре Рену привел врача. Двое мужчин вошли в круг, который тут же снова сомкнулся за ними. Раздался шепот: «Доктор… Доктор…» Потянулась бесконечно долгая минута. Воцарилось тревожное молчание. Затем по всем этим склоненным затылкам пробежала дрожь, и Жак увидел, что все те, кто был еще в шляпах, обнажили головы. Два глухо повторяемых слова передавались из уст в уста.

— Он умер… он умер…

С полными слез глазами Жак обернулся, ища взглядом Женни. Она стояла, готовая броситься на его зов, ожидая лишь знака. Она пробралась к нему и безмолвно ухватилась за его руку.

Отряд полицейских ворвался в ресторан и стал очищать зал. Жак и Женни, прижатые друг к другу, оказались захваченными водоворотом, толкавшим и уносившим их к дверям.

В ту минуту, когда они были уже у выхода, какому-то человеку, который вел переговоры с полицейскими, удалось проникнуть в кафе. Жак узнал в нем социалиста, друга Жореса, Анри Фабра. Он был бледен как полотно. Он спросил, запинаясь:

— Где он? Перевезли его в больницу?

Никто не решился ответить.

Чья-то рука робко указала в глубь зала. Фабр взглянул туда; в центре пустого пространства под резким светом виднелся ворох черной одежды, распростертой на мраморе, как труп в морге.

На улице спешно организованная охрана пыталась рассеять толпу, скопившуюся перед домом и затруднявшую движение на перекрестке.